Он и Уильям достигли дверей зала анализа почти одновременно. Тадынски замешкался на пороге и худосочный Уильям буквально снес его. Одно из кресел-коконов сошло с ума – словно дикое животное оно пыталось сорваться с места или хотя бы оторваться от пола. В руках младшего Норингтона что-то вспыхнуло. Он пару раз взмахнул рукой, да так быстро, что рука превратилась в смазанное пятно с линией пламени на конце. Во все стороны полетели искры, а кокон лопнул с оглушительным хлопком, словно гигантский воздушный шарик. На пол упал бледный до синевы Кондор. Уильям уже раскладывал радом мобильный реанимационный блок. «Когда только успел?!» – опомнился Ивор. Он бросился к соседнему кокону и не дожидаясь действий автоматики, сам нахлобучил вирт-шлем на голову.

Мозг окатило кипятком. На одну секунду, но этого хватило, чтобы «вечность» проваляться в нокауте. Тадынски кое-как удерживал себя в сознании, уже не понимая, где реальная картина происходящего, а где его собственное безумие.

Три, не четыре!.. пять… Пять очагов! Еще больше в площади, чем раньше! И направляются в разные стороны. Тадынски не выдержал и отпустил скудный завтрак на волю. Где-то на задворках расползающегося по швам сознания мелькнула неуместная радость о том, что не успел съесть обед.

Тадынски отсек изображение четырех пятен и ринулся в гущу пятой. Было тяжело, но все же гораздо легче, чем в прошлый раз. Тадынски чувствовал себя, как испытатель в кабине первого летательного аппарата – его мотало из стороны в сторону и вращало во всех плоскостях. Он вскрывал слой за слоем, но сердцевина пятна оставалась неприступной!

Взрыв сверхновой посреди непроглядной тьмы чуть не выжег сетчатку, а вместе с ней и так нокаутированный мозг. Ивора обдало холодным потом, как только он понял что произошло. Они накрыли огнем все, что попадало в границы сердцевины! Абсолютно всех, кто там был!

– Ивор, быстрее! – хлестнул по ушам голос мадам Бови.

– Вы только что…

– Соберись, тряпка!

Чудовищным усилием Тадынски переключился от обуревавших его эмоций к работе. Еще одно пятно и снова непробиваемая сердцевина. Ивор сжал челюсти так, что казалось вот-вот и посыплется эмаль зубов. Он давил бесконечно долго, ему не хотелось стать свидетелем еще одной бойни. Он чувствовал дыхание зарядов, готовых сорваться с орбитальных станций, у себя на щеках каждый миг чудовищно растянутого времени. Их жар опалял…

Непробиваемый пузырь лопнул навстречу омерзительными каплями. Тадынски ощутил ожог по всему «телу». На абсолютно чистом участке под пузырем были пять черных точек, тесно прижатых друг к другу. «За руки, что ли держаться?!» – опешил Ивор.

Тадынски переключался на новую цель, когда второй очаг взорвался вспышками. С третьим пятном он разобрался намного быстрее – очень уж помогало жаркое дыхание за спиной. Хотел переключиться на четвертое, но застыл в ступоре. Осталась только одна клякса!

Ивор чувствовал себя неживой интеллект системой – он вскрывал очаг, без участия собственной воли. Без чувств. Все его внимание стремилось в то место, где недавно была пятая клякса. Он не ощутил ни радости, ни ликования, когда последнее пятно взрезал свет. Тадынски смотрел на огромное пятно с серебрящимися краями и надписью в центре «Нет сигналов!».

Потом он понял, что уже не в коконе. Его тормошат, хлопают по плечам. Какие-то улыбающиеся лица. Но все до единого бледные… Появляется знакомый интерьер подводного дна, какой-то зал, в котором не протолкнуться от большого количества народа в разнообразных мундирах.

Все картины уплывали куда-то вдаль. Затихали звуки, доносящиеся из них. И в итоге осталась только одна – знакомый белый пляж и изумрудный океан. Тадынски думал недолго. Все равно это было единственное знакомое место во всей этой темной бездне, на дне которой он был.