– Сейчас же несите горячую воду и помогите снять одежду со страждущего!

В хате все засуетились, Марина же сперва оторопела от такого голоса Пелагеи и отошла в сторону. А та наклонилась над мужчиной и сказала Марине:

– Что ты стоишь? Помоги мне!

Вдвоем они принялись снимать с мужчины одежду. Раздетым он казался маленьким и безжизненным. Пелагея своими снадобьями стала промывать рану, та оказалась неглубокой. По всей видимости, рог быка скользнул по правому боку и разорвал его. Рука Марины тоже коснулась тела мужчины, и следом произошло необъяснимое и таинственное: кровь из раны перестала течь, будто ее кто-то убрал. Пелагея тут же свернула в несколько слоев льняной холст, похожий на рушник, и наложила его на рану. Марина, сидя на корточках, с другой стороны помогала матушке протащить под спиной пострадавшего край холста.

– Давай, милая, заворачивай этот край под спину, под спину заворачивай!

Наконец все получилось, они стянули края рушника и облегченно вздохнули. Все это время казалось, что страждущий спит, он ни разу не застонал. В хате было тихо и тревожно, мать пострадавшего стояла в углу комнаты возле иконы и шептала молитву о снятии порчи и колдовства с ее сына и всей их семьи, а жена мужчины, крепко прижав к себе сына, как бы защищая его от неведомого врага, беззвучно шептала: «Они колдуньи». Земский врач, которого привезли ближе к вечеру, осмотрел пострадавшего, расспросил, что произошло, и был удивлен, не обнаружив следов крови на ткани, которой была перевязана рана. Он недоуменно почмокал и ничего не произнес, а только подумал, этим женщинам, видно, Бог помогает. Мужчина тот вскоре выздоровел, а в окрестных деревнях Пелагею и Марину за глаза часто стали называть то святыми, то колдуньями или знахарками и при встрече кланялись им, величая и ту и другую матушками. А иные злые языки шептали, что они ведьмы и якобы превращаются в сорок, что жили у них на подворье. Прилетит та сорока на чужой двор и начинает каркать – жди беды, и люди гнали тех сорок подальше.

Рождественский пост, Рождество Христово прошли в радости и пролетели незаметно. Пелагея и Марина несколько раз посещали монастырскую церковь, там Марина еще раз услышала о своем брате Пилипке, уже известном священнике, в семье которого родилось трое детей и все сыновья. От этой новости в груди Марины вспыхнул восторг, ей хотелось смеяться и веселиться, а то вдруг невидимая сила сжимала грудь обручем, тогда тяжело дышалось и из глаз готовы были брызнуть слезы.

Подступили крепкие крещенские морозы, дорожку, что вела к двору Пелагеи, занесло снегом. Казалось, они совсем одни в этом ярко-белом безмолвии, которое нарушалось стрекотом сорок да причудливыми узорами следов, что оставляли зайцы в поисках пропитания, тогда возникало ощущение, что зиме не будет конца. А для матушки Пелагеи наступала особая жизненная пора, полная необыкновенного света, наполняющего ее душу и тело чистотой и здоровьем, без чего нельзя было и думать об исцелении или оказании помощи страждущим. Длилась такая пора недолго, недели три-четыре, в течение которых душевная чистота закреплялась строгим постом и молитвами. В это время горести и невзгоды обходили людей стороной. Доставались прялки, и за песней о любимом выводилась тонкая нить пряжи из шерсти или льна. Разворачивались кросна и ткалось полотно: тонкое для тела и полотно на родно. Валяли валенки, мастерили обод для колеса и далеко разносился звон от ударов молота о наковальню. Так и раскрывались способности человеческие, а душа человека отдыхала. У Марины очищение шло труднее, ее душа была наполнена метаниями между светом и страхом перед грехом, суждениями о блуде. Пелагея ощущала душевное состояние Марины и старалась ей помочь, да только понимала, что та должна сама разжечь в себе пламя, сжигающее ее страхи, молот и наковальня здесь не помощники.