Когда Варвара задумала уходить, баба Люба приподнялась с кровати, чтобы проводить гостью, и спросила у Фроси, нет ли у нее семян свеклы, чтобы их замочить перед посевом. А дня через два Варвара узнала, что на дворе Степана никого нет, а в Новоселки прибыла большая команда полицаев. Возвращалась немецкая власть и требовала развернуть посевную.

В один из дней, ближе к обеду, к ее дому подъехала повозка с двумя полицаями, старший изложил просьбу Кузьмы посмотреть его жену: ее, как он сказал, одолели разные болячки. Так на следующий день матушка оказалась в Высоком.

Василий негодовал: прибывшие из Высокого полицаи, ничего толком не объяснив, начали спрашивать, где проживает лекарь по имени Варвара, которую надо отвезти к Кузьме. На слова Василия, что ее надо отвезти в гестапо, старший, ухмыльнувшись, ответил: мол, наше дело маленькое, начальник приказал доставить ее к нему.

В лагере витала тревога, каждому из его обитателей было понятно: закончились для них дни мирной жизни, сюда подбирается война, от которой они на время здесь спрятались; если придут сюда немцы или полицаи, пощады не будет никому. Оставалось одно – защищаться с оружием в руках, и тогда появлялась надежда, рисовались картины удачного боя, когда погонят они врагов своих.

Сразу же после прибытия из Калиновки ушли незаметно на задание Степан с Федором и возвратились с пополнением для полка, привели с собой семь человек. В семейном лагере было шумно, собрались все жители и военные у землянки, где обитала Алеся. Устименко подал команду строиться, началась неразбериха и толкотня, что вызвало смех у «гражданского населения». Усмехались и новички: оказалось, полк в таком составе никогда не выстраивался ни в шеренгу, ни в колонну. Пришлось Федору спасать положение, и он, беря каждого за руку, ставил бойцов на определенное место. Разношерстной получилась шеренга, смешались военные и гражданские, первым стоял Федор, последним – Венька, а напротив оказались новички.

Из землянки вышел Устименко, остановился посредине строя, и неожиданно, словно выстрел, прозвучал его голос:

– Равняйсь! Сми-и-ирно!

Замерло все в лагере, строгими стали лица бойцов, а из землянки выходили Лукин с Грушевским. Начальник штаба уверенно повернулся по-военному кругом и отдал рапорт:

– Товарищ майор, личный состав вверенного вам полка для принятия присяги прибывшего пополнения построен. Начальник штаба лейтенант Устименко.

Он сделал шаг назад и стал позади командира. У многих стоящих вокруг и в строю спазм сдавил горло, а Арина краешком повязанного на голове платка вытирала слезы.

– Товарищи командиры и красноармейцы, к нам прибыло пополнение, присяга которого производится у развернутого знамени полка. Получилось так, что мы в бою не смогли сберечь полковое знамя, для полка это позор, и нам предстоит смыть его в боях с ненавистным врагом, которого Красная армия разбила под Москвой и сейчас ведет дальнейшее наступление. Враг еще силен, силы нашего полка немногочисленны, но придет время, и в строю будут стоять батальоны. Сейчас текст присяги зачитает комиссар полка товарищ Грушевский, вновь прибывшему пополнению после принятия присяги начальник штаба товарищ Устименко вручит боевое оружие, которое они должны беречь как зеницу ока. Зачитать присягу!

Глуховато зазвучал голос Грушевского, но с каждым словом он набирал силу и вызывал у стоящих вокруг людей дрожь в теле. Чужими голосами и вразнобой повторяли слова новички. То был торжественный момент для всех обитателей лагеря, а с ним приходило понимание, что враг близко, очень близко, и бои с ним не за горами, а вон там, у болота, за которым начинается темный лес.