- А я её не стесню?

- Не, за это не переживай. До тебя у Степановны другой наш сотрудник квартировал, Коркин. Только его с треском попёрли из губро.

Тут Колычев нахмурился. Чувствовалось, что тема Коркина ему неприятна.

- Попёрли, значит… И что же натворил этот ваш бывший сотрудник? – не смог сдержать интереса Пётр.

Колычев вздохнул, однако ответил:

- Во-первых, не «ваш», а наш…

- Извини, наш, - поправился Елисеев.

- Во-вторых, связался со всякой шелупонью! – будто не замечая слов Елисеева, продолжил собеседник. - Дружбу завёл с продажными девками. У нас их «маньками» кличут. И ладно бы дружбу… Чего ради дела не сделаешь? Поговаривали, что сам их, кому надо подкладывал, да деньги с бабёнок стриг. Но вообще раскрываемость у него была – ого-го! Ценным сотрудником считался, грамоты имел. Знаешь, сколько эти «маньки» знают?! Раз в пять больше нашего! Почитай, все сплетни через них проходят. Так что вот тебе мой совет: обязательно заведи себе среди «манек» сексота.

- Кого? – не понял Елисеев.

- Секретного сотрудника. Ну, вроде как человечка своего в уголовном мире. Ты ему мелкое послабление, а он тебе сведения. Что сам не знает, у других по-тихому выяснит. Хороший сексот в нашем нелёгком ремесле на вес золота. Некоторым ещё и платить приходится.

- Из своего кармана, что ли? – нахмурился Петр.

- Бывает, что и из своего кармана, - признался Колычев. – Нам, конечно, кое-какие фонды отпускают, но тут как с получкой: иной раз по нескольку месяцев дожидаться приходится. Всё, пошли. Степановна рано спать ложится. Не хочу будить женщину.

Они вышли из угро и повернули направо по скверно замощенной улице.

- Далеко идти? – поинтересовался Елисеев.

- За четверть часа неспешной походкой управимся. У нас город хоть и губернский, да не сказать, что большой. Не Москва и не Питер.

- А сколько народа живёт?

- Да кто ж его считал толком? Тыщ семьдесят, пожалуй, наберётся, да мильон в самой губернии. И на всё про всё нас - дюжина работников в губрозыске. Хоть порвись!

- Много работы?

- До хренища! Скоро на своей шкуре прочувствуешь.

- Поскорей бы, - честно сказал Елисеев.

Они подошли к деревянному домику самого что ни на есть деревенского вида. Забора вокруг не было.

- Мы на месте, - произнес Колычев. – Дорогу запомнил?

- Да чего тут запоминать?

- Оно и верно. Почти всё прямо. Но я так, на всякий пожарный, уточнил.

Колычев постучал в незакрытое ставнями окошко.

- Степановна, открывай! Дело есть!

В доме кто-то зашевелился-заворочался. Открылась дверь, и на крыльцо вышла укутанная в серый шерстяной платок бабулька. Она прищурила подслеповатые глаза.

- Борька, ты что ли?

Только сейчас Елисеев узнал, что его сослуживца зовут Борисом.

- Я, Степановна. Гляди, какого постояльца к тебе привёл, - похвастался Колычев.

- Что ж на пороге стоите? Заходите. Гость в дом, бог в дом.

Колычев подтолкнул Петра локтем, и они зашли внутрь вслед за старушкой.

- Башку береги, - посоветовал Борис. – Тут притолоки низкие.

Они вошли в избу, освещенную коптящей лампой.

- Представишь гостя? – спросила Степановна.

- А то! Прошу любить и жаловать, - заговорил Борис. – Это наш новый сотрудник, зовут его Петром, а фамилия Елисеев. Хочет у тебя остановиться.

- Я не против, пущай остаётся. А на сколько? – снова прищурилась подслеповатым глазом женщина.

- Да пока на улицу не попрешь, - усмехнулся Колычев.

- Скажешь мне! – погрозила пальцем Степановна.

Она подозрительно уставилась на Елисеева.

- Пьёшь?

- Нет, Марь Степановна. Тверезый я, - сказал Петр.

- Это хорошо, - обрадовалась женщина. - Я винища на дух не переношу и в доме видеть его не желаю. А если с девками загуляешь, так сюда без моего разрешения не води. Я блудничать не дозволяю.