Стариком я себя, конечно, называл напрасно. Правда, по документам мне 33 года, но подсчитаем: 8 часов = 1/3 в сутки я спал, долой 11 лет, 2 года на фронте – тоже за жизнь нельзя считать – итак, перед тобой двадцатилетний юноша. Прошу любить и жаловать.

Марина, ты выработала хорошие традиции – писать каждую неделю, но почему-то изменила. Пиши!

Ты боишься за детей. Напрасно. Умеющий ненавидеть может крепко любить. Ведь ненависть к врагам порождает любовь к друзьям, к родине. Твои девочки, ненавидя врагов, будут любить воинов. Привет им. Пусть и они напишут мне.

Марина, всё-таки пора бы показать себя, хоть фотографией, но если это трудно, то не надо. Внешность роли не играет.

Ещё раз предупреждаю, что внезапно я могу лично явиться к вам. Ну тогда-то поговорим и обсудим: что такое «не везёт» и как с ним бороться.

Прости, Марина, что пишу каракулями, это не почерк. Могу писать и по-другому, и это неуважение к тебе. Жду от тебя длинных писем, как мой боевой путь. Рад им, Марина. Немного некрасиво с твоей стороны, что ты не сообщила имя и отчество твоей матери. Итак, жду писем.

Привет всем твоим родным и твоим детям. С горячим приветом, Ган

Милая, милая Марина!

Получил твоё письмо. Сознаюсь, что давно ждал его, и было немного больно и обидно, что появился перерыв. Всё это я объяснял странностью нашего знакомства, в котором недоверие вполне естественно, поэтому не обиделся, прочитав упрёк в том, что я способен втихомолку смеяться над тобою. Смешная, глупая девочка! Ведь в нашей дружбе нет тех примесей, которые портят дружбу: внешность, одежда, поступки, иногда просто какой-либо световой эффект. Нет! Вот и мама твоя, и Галка, и твой, очевидно, седой и солидный отец стали мне близкими.

О, какое спасибо тебе за твоё предложение о доме. Как добивался я отпуска в Москву – и не теряю надежды, почему и попросил номер телефона, чтоб созвониться.

Марина, ну ты не понимаешь, как я рад письму. Давай бросим упрёки и недоверие. Я лучший друг тебе – и всё.

Да, я называю себя стариком. Мне 33 года, но… Марина, тебе не понять мою жизнь. С 7 лет я жил «в людях», с 16 лет жил и учился самостоятельно, изъездил весь СССР, работал кинофоторепортёром, плотником, писателем, художником, ходил пешком, голодал; 3-й год в боях – и мне дают 40 лет! Ведь раны, мороз, лишения не проходят даром, и ордена на солдатской груди с неба не падают.

Милая Марина, как много чувств в твоих словах, что меня ждут дети. Я это знаю и бьюсь за право спокойно смотреть в детские глаза и требовать, будучи исполнителем сам.

Относительно ног. Зажили. Осталась лёгкая хромота, так что за меня не беспокойся. Я выживу всем смертям назло.

Итак, брось свои сомнения насчёт подсмеивания и прочую чепуху. Уж если я назвался другом, то ради дружбы готов сделать многое.

Пиши. Помни, что я не всегда смогу ответить вовремя, но это не значит, что я забыл.

Желаю счастья, здоровья и радости. С Новым годом.

Приписка на обороте «треугольника»:

Да, я хочу увидеть друга, но рад и письмам. По письмам, логике и смыслу писем, я уже знаю тебя.

Посылаю письмо твоим детям. Наладим переписку – постараюсь её сделать интересной. Привет тебе от моих друзей, вот сидит Ивакин.

Марина, прошу, посылай в письмах листки бумаги, только линованной. Пиши о театре, о новых книгах и шли вырезки стихов, очерков.

Ещё перечёл письмо. Глупая Марина, как ты можешь думать, что я способен смеяться над дружбой.

Не хочется кончать письмо, но что можно сказать бумажным языком? С каким удовольствием сейчас помолчал бы вместе.

Ну, спи спокойно! А я ещё немного постараюсь подумать о своём недоверчивом друге.