Карло, маэстро Гендель рассказал мне о тебе и Риккардо. Ты очень огорчил меня тем, что бросил театр. Я думала, что в моем отсутствии ничто не будет больше сдерживать твой полет к вершинам музыкального Олимпа, что Риккардо, наконец, сочинит для тебя свою оперу. Мне очень жаль, что этого не случилось. Могу ли я просить тебя о чем-то? Наверное, нет, но я вынуждена умолять тебя о милости к одному гениальному человеку. Добрее тебя я никого не встречала, ты всегда помогал и помогаешь тому, кому нужна помощь. Так прошу, помоги господину Генделю! Он должен встретиться с тобой и отдать это письмо. Прошу, выслушай его и помоги! Маэстро Гендель на грани краха, он в жалком состоянии, он болен, он стар, но все так же заносчив и невыносим, увы, это в его характере. Но он любит тебя, и ты ему нужен. Так протяни ему свою руку, которую он оттолкнул. Прости его!

Роксана»

Зной палил немилосердно. Все изнывали от жары и белого солнца. Король чувствовал себя лучше и пока особо не беспокоил своего придворного певца. Риккардо, растянувшись в сене на конюшне, скрипел пером, дописывая свою оперу. Маэстро Гендель, утирая пот со лба локонами парика, еле добрался до королевских покоев и с минуты на минуту должен был увидеться с Фаринелли, который его совсем не ждал и, похоже, не желал даже разговаривать. Только королева со всем своим влиянием могла уговорить его согласиться на эту встречу.

Их оставили вдвоем в одной комнате, врагов и друзей, соединенных музыкой навечно. Долгое время они не находили слов, наконец, первым нарушил молчание Карло:

– Маэстро, зачем вы здесь? Вам не кажется, что все свое презрение и ненависть ко мне вы уже излили в той, прошлой жизни? Я надеялся найти успокоение здесь, скрывшись от всех вас, рвущих меня, словно стервятники, заживо. Вы столько раз унижали меня, что я и сам поверил в то, что я всего лишь нарядная птица или машина для пения. Оставьте меня в покое! Или вам кажется недостаточным то страдание, которым меня наделила жизнь?

– Мой мальчик, не за этим я приехал. Настал мой черед испить чашу страданий. Можешь говорить мне сейчас все, что хочешь: я давно уничтожен, как композитор. Я понимаю тебя… как музыканта, но не как человека. По мне, ты слаб, ты опускаешь руки в самые ответственные моменты, ты, словно трус, прячешься то за спину брата, то в покоях монарха. Как музыкант могу сказать, что ты ― бог, тебе нет равных, ты гений, пред которым дрожит моя муза, трепещет мое вдохновение. Я мог бы создавать божественную музыку для тебя, но десять лет назад ты плюнул в лицо Генделю, выбрав своего брата. Я приехал умолять тебя, видишь, до чего ты меня довел? Ты ― мое спасение. Я разорен, я на грани краха. Ты нужен мне! Я руковожу королевским театром, я мужественный человек, но мне не под силу тягаться с театром конкурентов. Они ведут бесчестную войну. Слышите? Вы нужны мне, Фаринелли! Вы должны ехать со мной в Лондон! Мои артисты способны примкнуть к труппе чужого театра, продаться. В борьбе двух театров дозволено всё, и артисты это хорошо знают. Хотя король и поддерживает свой театр, он почти разорён. Подумайте, мой мальчик, способны ли вы на еще один благородный поступок ради спасения жизней!

– О чьих жизнях вы сейчас говорите, маэстро? ― не глядя на него, спросил Карло.

– Вашей, моей, и, конечно, ее.

Карло побледнел и схватился за спинку кресла.

– Ну-ну! Только не надо ваших нервов, избавьте меня от этого, ― Гендель брезгливо поморщился, к нему вновь возвращался его прежний заносчивый вид. ― Вот, возьмите, ― он протянул письмо. ― За вашим решением относительно моего предложения я зайду завтра.