Уотерсу было всё равно. Пусть делают, что хотят. Его не касаются ни политика, ни моральные стороны предстоящей сделки.

Уже собираясь двинуться по направлению к Дому Правосудия (так местные называли единственное здание из камня, служившее в войну фортом, а нынче пристанищем для пушек), пастор уцепился взглядом за пресловутую замыкающую повозку. Случайно, очень быстро. Взглянул лишь раз, поравнявшись с нею на пару мгновений… и застыл на месте.

Это видение показалось ему сном наяву. Всё случилось так быстро, что он и не понял… не осознал… Но этих нескольких мгновений хватило вполне, чтобы он ощутил, как его сердце замирает, а дыхание сбивается… затем эта магия испаряется. Не сразу, постепенно, как и эта толпа зевак вокруг, увидевшая чужаков, а теперь спешившая укрыться от дождя в своих домах…

Генри Уотерс стоял на месте, глядя вслед удаляющейся повозке, и не мог заставить себя отвести глаз. Там, среди четверых колонистов, он увидел сначала длинный рыжий локон, а после тонкую женскую руку, мелькнувшую под плащом. Эта рука потянулась к капюшону и сдёрнула его с какой-то невероятной сдерживаемой злостью…

Капюшон соскользнул на плечи женщины, и тогда пастор увидел её… Бледное лицо в обрамлении густых рыжих волос; усталые глаза, такие большие и зелёные, что, казалось, таких он не видел никогда прежде; искусанные губы, покрасневшие и распухшие… и эти огненные волосы – длинные вьющиеся языки пламени, словно живые из-за сильной тряски телеги – безумный контраст с серостью и чернотой, царящей вокруг… В голове не укладывалось, как такая красота вообще сумела расцвести среди всех этих лохмотьев и рванья!

В каком-то внезапном отчаянии, будто бы ведомый невидимой силой, подталкивающей его в спину, пастор сделал решительный шаг по грязной колее, оставшейся после колёс той повозки. Ещё шаг. И ещё… ещё… За ней, решительно и неумолимо, потому что подумал, что, да избавит Господь, вот-вот его ноги свяжет очередной приступ страха.

Страх, что это видение с огненной гривой и измождённым взглядом может исчезнуть, как тогда, в первый раз, когда он увидел её в дымке тумана, на озере… Тогда он решил, что сошёл с ума, и девушка с рыжими волосами и испуганным взглядом ягнёнка оказалась последствием лихорадки, которой он переболел месяц назад…

Но сейчас это происходило на самом деле. Она сидела там, в повозке с другими колонистами, тесно прижавшись к какому-то мальчишке лет шестнадцати, видимо, чтобы не свалиться от усталости.

Пастор Уотерс, неожиданно для самого себя, прикоснулся рукой к левой стороне груди. Что-то ныло и покалывало здесь, непонятная для него боль. Внезапная и пугающая. Вот он, худший из врагов тех, кто решил игнорировать мирские законы и правила – панический страх! Впервые за долгое время преподобный ощутил страх перед неизведанным, и это не понравилось ему… но чем дальше по дороге отъезжала повозка, и чем прозрачнее в накрапывающем дожде становилась фигура рыжеволосой незнакомки, тем сильнее пастор желал её догнать.

Никакой страх уже не мог взбудоражить его сильнее, чем это видение. Он не знал её имени. Не знал её возраст и вероисповедание… Он не знал о ней ничего, кроме того, что она была настоящей. И что на один краткий миг их взгляды всё же пересеклись.

Сделав глубокий вдох и утерев затянутой в тесную перчатку ладонью лицо, Генри Уотерс ускорил шаг. Он почувствовал, что обязан прийти в Дом Правосудия одним из первых. Затем, не обращая внимания на провожающих его любопытными взглядами местных, вдруг вспомнил о заряженном мушкете, оставшемся на столе, дома… и рассмеялся, прикрыв ладонью рот.