Почему-то именно в ту минуту слова колыбельной его матери вдруг вспыхнули в мыслях, накатили горячей волной по его памяти и заставили, пусть и очень тихо, напеть её. Он не знал древнего датского языка, плохо помнил смысл песни, но слова, сошедшие когда-то с уст его несчастной матери, хорошо врезались в память. Так он решил посвятить свои последние минуты жизни «прошлому», с которым его связывала только материнская кровь.
Когда его найдут – уже остывшего и с дырой в голове – будут роптать и шептаться, пока не погрузят его тело в холодный деревянный ящик и опустят в землю. Люди будут говорить, что он – богохульник и трус, и суждено его душе вечно бродить по подземельям Ада.
Генри никогда не обращал внимание на то, что люди о нём говорили. Пожалуй, в своё время именно это умение – игнорировать мир вокруг – помогло ему зайти так далеко. К тому же он не верил в «Адское пламя», и что сам Сатана будет мучить его душу после смерти. К двадцати восьми годам он успел осознать, что «Ад» – это не место, а лишь телестное состояние и ощущение ненависти ко всему окружающему.
Отголоски совести, ранее ещё звучавшие в нём, давно уже стихли – словно после беспощадной бури океанские волны, наконец, улеглись, и он сумел принять себя со всеми грехами и несчастьями.
Да, так лучше, убеждал себя пастор время от времени, так действительно лучше. Но даже самая слабая тень умиротворения не могла принести ему счастья.
Это конец. И пути назад не было.
Во мраке комнаты, ставшей ему неким убежищем на три года, молодой мужчина потянулся к мушкету. У него не тряслись руки, не наворачивались на глаза слёзы. Он всегда был таким – хладнокровным и сдержанным. Он ни о чём не жалел. В этой жизни Генри Уотерс не оставил после себя ничего, так какой же смысл горевать?
Ещё на минуту, не более, он закрыл глаза, прислушиваясь к стуку капель дождя за окном. Всё ощутимее становился запах влажной земли… Как напоминание о чём-то милом и приятном…
И в тот самый момент, когда он уже откинулся на спинку стула и приготовился развернуть мушкет дулом к лицу, в дверь бесцеремонно забарабанил чей-то тяжёлый кулак. Затем раздался низкий кашляющий голос одного из прихожан:
– Преподобный Уотерс! Преподобный Уотерс!!!
Было бы крайне грубо с его стороны выстрелить в этот самый момент, когда за дверью так рьяно его внимания добивался господин Лекорню, местный пекарь и отец восьмерых детишек, которых Уотерс отлично знал.
– Ваше преподобие! – снова закричал Лекорню. – Они здесь! Они уже приехали! Въезжают в поселение с юго-востока!
Какой же у него противный хриплый голос! Кажется, нынче он простужен уже полторы недели, и всё никак не вылечится. Пастор Уотерс со вздохом отложил мушкет и потёр усталые глаза.
Надоело. От них даже на тот свет спокойно не сбежать. От этой же мысли пастор невольно улыбнулся. Пекарь тем временем ещё раз постучал в дверь, и через минуту преподобный Уотерс появился перед ним на пороге – сонный и чуть всклокоченный.
– Простите, простите грешного!
– Бросьте, я лишь слегка вздремнул… – Уотерс, как обычно, говорил спокойно, но в его голосе звучала сдержанная холодность. – Что за напасть в этот раз?
– Преподобный, они действительно здесь! – Лекорню нервно покрутил в пальцах носовой платок. – Колония из шести десятков человек, отосланная к нам господином Пенном! Да что стоять под дождём, разглагольствовать? Пойдёмте-ка, встретим гостей!
И мужчина, с не совсем свойственной для него прытью, бросился прочь от дома пастора, к главной дороге. С каким же разочарованием пришлось Генри Уотерсу последовать за ним, и с какой тоской во взгляде он обернулся на дверь своего дома! Пока он торопливо шагал по тропинке, на ходу поправляя капюшон своего плаща, на ум, наконец, пришло довольно давно похороненное глубоко в памяти письмо от губернатора, в котором тот красочно описывал неких колонистов, с которыми ему довелось столкнуться около года назад, и каким невероятным ему показался их лидер. Дескать, господин тот и его люди попали в беду и находятся на грани жизни и смерти, а за службу нескольких мужчин из колонии в войне против Франции губернатор обещает им землю и место среди жителей поселения. По крайней мере на неопределённый срок…