– Алло, мужик, – просит Мулявин кривоного мужчинку неопределенного возраста. – Можно тебя попросить в гастроном сгонять? Сейчас деньги в сигаретной пачке скину.
Кривоногий неторопливо откладывает целлофановый пакет со стеклотарой, лениво задирает подбородок и принимает подчеркнуто независимую позу.
– А ты кто такой, чтобы я для тебя за бухлом гонял? Не видишь – работаю!
Руководитель «Песняров» становится в наивыгоднейшим ракурсе – так, чтобы свет из комнаты ложился на его лицо.
– Ну что – узнал? Я завтра на «Славянском базаре» выступаю, так приходи, контрмарку дам!
Бомж фокусирует зрение, сопоставляет мулявинские усы и пузо с двусмысленно-уголовным названием главного музыкального фестиваля страны и недоверчиво уточняет:
– Михаил Круг?
Мулявин от злости аж скрежещет зубами и грызет ус… Хорошо еще, что Филиппом Киркоровым не обозвали!
Да он – целая музыкальная эпоха в одном лице! Он настоящая звезда, хотя и реликтовая, его дисками весь этот Витебск замостить можно! Ему, стоя, аплодировали генеральные секретари, короли и миллиардеры, у него даже американский президент Джимми Картер автограф просил! Да что там какой-то Картер?! Сам Джон Леннон признавался, что «Песняры» – это лучшее, что он слышал в своей жизни!
А тут какой-то помойный оборванец…
– Да Мулявин я, Мулявин! Из «Песняров»! – возмущенно выдыхает Мулявин. – Тот самый!
– Как это Мулявин?! – не верит бомж. – Он ведь давно уже умер…
Пока руководитель «Песняров» отстраивает в голове жесткое опровержение и повторную просьбу сгонять за бухлом, под балконом появляется еще один бомж, с одутловатым лицом и уголовными манерами.
– Мулявин, говоришь? – агрессивно скалится он на балкон. – По-типу на «Славянский базар» с того света приехал… Ты что – за лохов нас тут держишь? А за свой базар по понятиях ответишь?
Документов в карманах мулявинского пиджака нет. Последнего «песняровского» диска с изображением солиста – тем более. Так что отвечать нечем. Однако возмущение в его душе уже пылает пожаром, и погасить этот пожар можно лишь водкой…
Тем временем оборванец с уголовной физиономией предлагает весьма резонно:
– Алло, я сейчас гитару тебе передам. Если сбацаешь что-нибудь из «Песняров» – сгоняем для тебя в магазин. Если нет – окна побъем. Согласен?
Маэстро мужественно глотает обиду, растерянно пожимает плечами… и соглашается. А что ему еще остается?
Как ни странно, но оборванцы вскоре приносят гитару. Безусловно, не «Stratocaster»: разбитая дека, истертый гриф, измочаленные струны… Не иначе, на мусорке нашли. Мулявин расплетает на балконе капроновый шнур для белья, спускает конец бомжам…
– Что вам исполнить? – мрачно спрашивает он, настраивая инструмент.
– А что хочешь! – милостливо позволяют бомжи.
С балкона доносится шелест и сдержанный кашель. Не проходит и минуты, как влажный фиолетовый сумрак полнится серебряным гитарным перебором, и вечерний двор пронзает печальный тенор:
У мусорных контейнеров становится необычайно тихо. Бомжи разных возрастов, полов и степеней маргинальности вылазят на свет и посматривают на Песняра, словно дрессированные крысы на гамельнского флейтиста.
Мулявин аккуратненько кладет последний аккорд. Кривоногий растерянно чешет затылок:
– Совпадает… Может, и на самом деле тот самый Мулявин? Короче, мужик, бросай бабло, сейчас сгоняем. Тебе что – «чернило» или водку?
– А если у тебя лавешек мало, то можем добавить! – с меценатскими интонациями предлагает одутловатый. – Может, еще и закуски какой?
Пока эстетизированные босяки бегут в «ночник», маэстро неожиданно вдохновляется и уже без всяких заявок слушателей продолжает концерт из песен своей молодости – от «Касіў Ясь канюшыну» да «Александрыны».