И вот – афиши на глинобитных стенах, премьера во Дворце культуры хлопководов. Вся труппа вибрирует в невротическом ожидании. Оркестранты собираются за час раньше положенного. Танцоры гримируются тщательней, чем обычно. Режиссер вытирает платком потную лысину. Балетмейстер, прозрачный от волнения, напряженно припадает глазом к дырочке в занавесе. Звучат величественные аккорды балетной увертюры. Наконец занавес поднимается…

Огромный неуютный зал, практически пустой. На первых местах – дюжина местных эстетов: начальственные портфели, пестрые тюбетейки, золотые зубы. Лениво жуют самсу и посматривают на Хана Гирея, элегически скорбящего на сцене рядом с декоративным «Фонтаном слез», словно на подавальщика в чайхане. Балетмейстер перехватывает взгляд сурового татарского властителя и понимает, что тому не танцевать сейчас хочется, а выхватить саблю и порубить этих неискушенных в хореографии ишаков в люля-кебаб. Спектакль заканчивается полнейшим провалом, потому как уже во втором акте золотозубые балетоманы дожевывают принесенные лакомства и уходят прямо во время танцевального номера.

Вечером у белорусских гастролеров траур и депрессия. Все – оркестранты, кордебалет, художник, режиссер и даже Хан Гирей с Заремой – пьяны смертельно. Цедят гнусную теплую водку местного разлива и жалуются друг другу на азиатскую дикость и московский «Союзконцерт». И только балетмейстер, непьющий по причине утонченного психосклада, в одиночестве глотает горькие слезы в скверике напротив гостиницы.

Все, сливай воду, гастроли провалены, в следующий город и ехать не стоит. Можно, конечно, договориться с местным горкомом партии, чтобы те бесплатно распространили билеты в военных частях, школах и на базарах, но где гарантии, что эти дети барханов вновь не перепутают балетный спектакль с караван-сараем? Спасти «Бахчисарайский фонтан» может разве что джин, но они, как известно, в советской Средней Азии давно перевелись.

И тут из знойного марева словно материализуется молодой человек лихого и опасного облика, по виду – типичный басмач. Ты, говорит, начальника танцев? Ну, я, мрачно отвечает балетмейстер, а что? А то, отвечает басмач, что с тобой будет разговаривать один очень уважаемый человек. Вон, видишь черную «Чайку»? Иди туда быстренько, не заставляй его ждать!

В салоне – худощавый старик: шафранное лицо, пергаментные веки, хищные когтистые пальцы. Эдакий гриф-стервятник, хозяин местных пустынь. На голове грифа – расшитая золотом тюбетейка, а на костистых плечиках – пиджак со звездой Героя Социалистического труда. Старик выдерживает выразительную паузу, неожиданно улыбается балетмейстеру и произносит приязненно: мол, знаю, знаю, про твои проблемы, да только ты не волнуйся. Сегодня на ваше «Лебединое озеро» только шакалы из отдела культуры пришли, они свои должности за барашков купили. А вот в нашем хлопкоробном колхозе – настоящие ценители классической хореографии. Если интересно – имею честь пригласить в свой скромный колхозный домик, поговорим, как серьезные люди…

Через каких-то полчаса ошалелый балетмейстер сидит в скромном колхозном домике. Это даже не дом, это дворец из «Тысячи и одной ночи». Мраморные стены, завешенные шелковыми коврами с причудливыми орнаментами. Величественные своды, словно в медресе Улукбека. Тенистый дворик с кристальными фонтанами и роскошными павлинами. И вся эта азиатская роскошь невольно ассоциируется то ли с Омаром Хаямом, то ли с хищениями социалистической собственности в особо крупных размерах.

Незаметные холуи выставляют перед балетмейстером бесконечные угощения: ароматный плов, паровую осетрину, жареные бараньи яйца и прочие шашлыки-машлыки. Хозяин снисходительно посматривает на растерянного гостя, разливает по антикварным рюмкам французский коньяк и предлагает идеологически выдержанный тост за искусство, которое принадлежит народу. Балетмейстер идею поддерживает, добавляя при этом про себя, что искусство требует соответствующей оплаты, особенно искусство хореографическое. Однако выпить отказывается – мол, извините, непьющий. Да, так что за предложение?