Все актрисы, которых удалось посмотреть в роли Гедды Габлер (Ингрид Бергман[290], Джанет Сазман[291], Элизабет Белл[292], Лена Эндре[293], Фиона Шоу[294], Катарина Шюттлер[295]) старше возраста, предусмотренного Ибсеном.

Ингрид Бергман играла Гедду в возрасте 48 лет, Элизабет Белл в возрасте 40 лет, а Таллула Брокмен Бэнкхед[296] даже в 52 года. Более близки к возрасту Гедды Габлер оказались Джанет Сузман, которая играла Гедду в 33 года и Катарина Шюттлер, которая играла Гедду в 32 года.

Надо ли говорить, что возраст не играет на сцене решающую роль. Известны актрисы, которые успешно играли Джульетту и в 40, и в 50 лет. Выше я уже писал о Марго Фонтейн[297], которая из-за возраста боялась быть смешной, но танцевала Джульетту так вдохновенно, что зрители забывали о возрасте. Не буду повторять банальную истину, что в искусстве всё определяет талант, и то, что недопустимо для одних, допустимо для других. Но, всё-таки, всё-таки, мы не можем забывать, что Джульетте 14 лет, а Гедде Габлер 29…

Дело не только в возрасте актрис, играющих Гедду Габлер, сами телефильмы (скорее телеспектакли) показались мне слишком традиционными (сценография, игра актёров, ритм спектакля, и пр.). Не спорю эффектно, когда в финале, на диване, в красивой позе, лежит (скорее, «возлежит») прекрасная женщина, изящно повисла рука с почти антикварным револьвером, с виска стекает ниточка крови. Но это эффект скорее мелодраматический, чем драматический, тем более трагический. У мелодрамы свои законы, можно сказать, своё психологическое оправдание. Нам должно стать жалко Гедду Габлер, а заодно самих себя, мы готовы поплакать над судьбой Гедды Габлер, а заодно над собственной судьбой, вот если бы (классический аргумент мелодрамы) её близкие не оказались к ней такими чёрствыми, ах, если бы, если бы…

Справедливости ради стоило бы отметить Гедду Габлер Фионы Шоу, нервно-беспокойный рисунок роли, мечется, бьётся, как об стену. Отметим также относительно недавний (2006) спектакль Стенли Спенджера[298]: бордово-красная обивка стен, некоторая взвинченность актёрской игры, общий ритм спектакля, отрешённость Гедды Габлер создают атмосферу надвигающейся катастрофы. Но, на мой взгляд, Гедда Габлер во всех этих фильмах-спектаклях остаётся закрытой от нас, «вещью в себе», застрелившейся по непонятным для нас причинам.

Дело не в «реализме», хотя, возможно, и в «реализме», если, как говорилось ранее, признать «реалистом» Сезанна, а не передвижников. Дело в том, что Ибсена признают основателем «новой драмы», как драмы проблемной и концептуальной.

Напомним слова Джойса[299] об Ибсене:

«даже характеры в его пьесах, пусть они и безошибочно выписаны, не главное. Наше внимание приковано, прежде всего, либо к открываемой нам автором великой истине, либо к поставленному им великому вопросу, либо к великому конфликту, почти не зависящему от конфликтующих действующих лиц и имеющему всеобъемлющую важность, – иными словами, к драме, сведённой до её голой сути».

Как точно пишет один из критиков (Интернет оставил его анонимным), как бы развивая мысль Джойса, обычно «голая суть» мало кого интересует в театре. Одни режиссёры, стараясь обнаружить мотивации героини в сфере эмоциональной, чувственной, снижают и градус её «сверхчеловеческих поползновений». Другие, наоборот, стремятся оправдать её жестокость за счёт снижения, опошления среды обитания, мещанского окружения, и, тем самым, выводят конфликт в социальную сферу.

«Голая суть», как и «сверхчеловеческие поползновения», сближают пьесы Ибсена, «Гедду Габлер» в первую очередь, с античной трагедией, о которой уже говорилось. И «Гедда Габлер», поставленная как угодно, реалистически, символически, эксцентрически, как-то иначе, должна оставаться пьесой проблемной и концептуальной. Иначе, зачем её ставить?