По мере того как они заходили глубже в лес, лунный свет становился всё более тусклым, а звуки – всё менее реальными.

А когда они шагнули на опушку – из кустов на них выглянула чёрная тень.

Рудо почувствовал, как в груди у него что-то оборвалось. В ушах зазвенело, голова закружилась. Все события последнего часа показались ему такими мелкими, скучными, несущественными – вся эта болтовня, вялая возня, споры, кто прав, обсуждения, как нужно поступать, пережёвывание старых баек… Всё это стало вдруг таким далёким. Таким чуждым и чужим, словно никогда не касалось его. Словно он лишь слышал об этом когда-то краем уха. И уж, конечно, никогда не принимал в этом участие.

Здесь и сейчас были лишь лес, ночь, жуткая тень – и он, Рудо.

Спустя мгновение он вдруг осознал, что всё буквально так и есть: тут только он, Рудо. Больше рядом никого не было. Ребята исчезли, испарились, будто их втянула в себя мягкая трава.

Рудо вдруг вспомнил, что, утопая в своих мыслях под пристальным взглядом тени, он уловил едва слышный шепот Кало: «Уходим, уходим». И треск кустов, смыкающихся за спинами ребят.

Они бросили его. Оставили тут одного, вооружённого лишь старой ясеневой палкой. Зная, что существо, выглядывающее сейчас из кустов, – вовсе не дед Рудо.

Мальчик поднял палку. Она подрагивала в его руках – то на мгновение превращалась в верный меч, то снова становилась сломанной веткой.

– Я не уйду, – шёпотом сказал Рудо тени. – Я не боюсь тебя.

Он сделал медленный шажок вперёд.

Потом ещё.

И ещё.

Тишина леса пульсировала у него в голове, перед глазами всё плыло. Ему казалось, что тени достаточно лишь двинуться в его сторону – и он тут же упадёт, скованный страхом.

Поэтому он ринулся вперёд.

Он орал что-то – кажется, тянул на одной ноте «А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А» – и размахивал верным мечом. Он врубился в кусты, прежде чем успел испугаться.

Тень заметалась в колючках, затрепетала среди ветвей… А потом дёрнулась, исказилась и растворилась в темноте с тихим шлепком. Будто что-то упало на влажную траву.

Рудо стоял, опустив верный меч и шумно дыша. Ему казалось, что он врос в землю и теперь никогда не сможет пошевелиться.

Из-за туч выглянула луна. Серебристый луч погладил Рудо по голове, перескочил на траву, куст – и выхватил клочок шерсти, повисший на ветвях.

«Заяц… – вдруг понял Рудо. – Это заяц продирался через кусты и оставил на колючках слинявшую шерсть. А я подумал…»

У его ног валялась сломанная ветка, десяток сбитых листьев усеивали траву. Конечно, куст проиграл эту битву.

Рудо вздохнул. Пристыженно поднял ветку, посмотрел на луну и прошептал:

– Рудо, ты воин… Ну почти воин…

Конечно, он никому не рассказал о том, что произошло на опушке. Вероятно, ребята и сами догадались, что жуткое чудовище было лишь иллюзией, игрой сумеречных теней и воображения. Они не спрашивали – а Рудо не говорил.

Разумеется, о дружбе с Кало больше речи не шло. Они никогда не разговаривали о том, что произошло тем вечером, и при встречах делали вид, что не замечают друг друга. Это было похоже на какой-то молчаливый договор о ненападении и недружбе.

Постепенно этот яд недоговорённости отравил всю их небольшую компанию. Всё чаще на их сборищах царила неловкая тишина, всё чаще остальные ребята переставали пытаться искать тему или занятие, которые отвлекали бы от недосказанности между Рудо и Кало.

А потом и детство закончилось.

Годы текли бесшумно, как ручей через лесную чащу, оставляя позади эхо детства Рудо. Многое забывалось, выветривалось из памяти, казалось глупым и даже в чём-то жалким – и уходило, уходило в туманную даль, лишь иногда напоминая о себе во снах.