– Почему я вообще здесь нахожусь? Со мной же всё нормально, а… – я повернул голову к сидящему за столом врачу. – А глядя на основную массу больных, так вообще, я образец здравого смысла и психического здоровья!

Лицо мужчины поморщилось, словно от дольки лимона. Он одним элегантным движением снял очки, повертел их в руках и положил на стол. После чего сказал, ища зрительного контакта со мной:

– Они такие же пациенты, как и вы. И лучше их не называть больными. Это всегда было крайне неэтичным. Это во-первых. А во-вторых, нам нужно понаблюдать вас некоторое время здесь. С вами случилась архистрессовая ситуация. И лучше побыть некоторое время амбулаторно. Убедиться, что всё под контролем.

Я закусил правую часть нижней губы. Выдерживать взгляд Савелия Алексеевича было трудно. Хотелось смотреть куда угодно, лишь бы не в его черные зрачки. Глаза сами сощурились.

Врач вернул очки на переносицу. Вытащил из-под старой книги папку, положил её перед собой и демонстративно достал оттуда лист бумаги.

– И да, время вашего пребывания здесь зависит исключительно от вас. Чем лучше, быстрее, качественнее вы будете идти на контакт, и у нас сложится работа, тем, соответственно, лучше для всех. И лучше пока не возвращаться к этим разговорам. Хорошо?

Моим ответом был глубокий вдох и такой же шумный выдох. Сердце на долю мгновения перестало стучать, чтобы затем с силой протолкнуть скопившуюся кровь. Мелкая дрожь пробежала по спине. Я перекатился на стуле из стороны в сторону.

Глупо было злиться или обижаться на этого мужчину. В конце концов, он простой винтик в системе, который следует заранее прописанным инструкциям и процедурам. Хотелось надеяться, что он хоть немного хочет искренне помочь. Но мог ли я ему полностью доверять и открыться? Да и должен ли…?

Из рефлексии меня вывел голос Савелия Алексеевича:

– Давайте продолжим ваш рассказ. На чём мы в тот раз остановились?

Я запрокинул голову максимально вверх и похрустел шеей. Доктор терпеливо ждал, читая то, что написано на бумаге.

Мы подошли к самому неоднозначному эпизоду всей моей, да и не только моей, жизни. Я сам неоднократно возвращался к нему снова и снова, пытаясь вспомнить, достать из памяти какие-то упущенные детали. В конце концов, хотелось просто определить, как так вышло и что к этому привело. Но делал я это наедине с самим собой, и никогда, даже в самых страшных фантазиях, я не мог вообразить, что мне придётся с кем-то обсуждать эту кошмарную реальность, в которой я жил последние несколько лет, и эпизод, в котором эта реальность родилась.

Даже сейчас, сидя перед человеком, который может помочь мне, а самое главное – моей матери, я не мог начать говорить. Я банально не знал с чего начать. Как можно было подступиться к такой ситуации? Да и с чего вообще начать? С того момента как я проснулся на следующий день или через неделю, когда папа уже вернулся…

Да и какие можно подобрать слова чтобы объяснить то, что произошло?

Отложив старый лист, врач взял новый. Он никак меня не торопил, спокойно ждал, пока я начну, а я же всё никак не мог открыть рот и выдавить из себя хоть пару слов. Ситуация становилась настолько комичной в моей голове, что я невольно ухмыльнулся. Получилось слишком громко и выразительно.

– Могу поинтересоваться, что вас рассмешило? – спросил Савелий Алексеевич.

Я начал заливаться истерическим хохотом. По моему телу волна за волной разряжались волны смеха и снимающегося напряжения. Глаза намокли. Для доктора это явно выглядело, как нервный срыв, но он ничего не предпринимал.

– Ну, я не знаю с чего начать… и долго собирался с мыслями. Это меня, как бы…, и рассмешило, – между волнами веселья я выдавил из себя объяснение.