После такого выступления провинившийся студент должен был покинуть мастерскую и найти себе другое занятие, так как путь в Салон оказывался для него закрыт навсегда.

Анри, хорошо осознававший «неправильность» своего художественного восприятия, был вынужден проявлять особую бдительность. Он старательно заполнял основные тени сырой умброй, выверяя каждый мазок. Столь очевидное усердие не могло остаться незамеченным Кормоном, и тот иногда вознаграждал ученика дружеским похлопыванием по плечу.

– Терпение, Лотрек, терпение, – повторял он. – Таланта у вас нет, но вы стараетесь. Вы выполняете все мои указания и усердно трудитесь. Терпение! Со временем вы научитесь недурно рисовать. И кто знает, может быть, когда-нибудь ваши картины займут свое место в Салоне.

После этого он переходил к следующему студенту, а Анри замирал в оцепенении на низеньком табурете, не помня себя от счастья.

После занятий он отправлялся с друзьями в кафе Агостины, где всегда было шумно и многолюдно, где оживленно болтали студенты, где за столиками разворачивались жаркие дискуссии. Он слушал бесчисленные проклятия в адрес галеристов, критиков и академиков, изрыгаемые крикливыми членами недавно образованного Общества независимых художников.

Он видел мирно попыхивающего трубкой за чашечкой кофе Жоржа Сёра, спокойного юношу, походившего бы на херувима, если бы не усы и гренадерское телосложение. Ренуара – аскетического вида художника, знаменитого картинами обнаженных женщин. Клода Моне, человека с могучим затылком и короткими пальцами, похожего на преуспевающего деревенского помещика из Нормандии, коим он, впрочем, и являлся. Однажды Анри даже посчастливилось мельком посмотреть на Сезанна в один из его нечастных приездов из Экс-ан-Прованс. Он тогда обедал в гордом одиночестве и, видимо, был чем-то весьма недоволен.

А в один незабываемый день Анри и его друзей пригласил на кофе сам Камиль Писсарро, импрессионист с белой, как снег, бородой, обедавший в компании Дега.

– Так вы, значит, студенты, да? – крякнул создатель «Танцовщиц». – И несомненно, подающие надежды художники, которым не терпится поскорее удивить мир гениальными творениями.

Анри был слишком взволнован, потому пропустил сарказм мимо ушей. Он совсем недавно увидел работы Дега и пришел в неописуемый восторг, граничащий с поклонением. Он с обожанием глядел на сидящего напротив художника, стараясь запомнить бледное лицо, бороду с проседью и поджатые губы. Дега! Он пьет кофе с самим Дега!

Несколько мгновений художник задумчиво мял в пальцах сигарету, а затем скрипучим голосом выпалил:

– Да как вы не понимаете, что у вас нет никаких шансов? Что может дать искусство? Известность? За всю историю искусства мир узнал не более шестидесяти действительно великих мастеров. А наше столетие уже дало миру Жерико, Домье, Мане, Энгра и Делакруа, так что плохо ваше дело. Деньги? Искусство – это бесперспективно…

– Пожалуйста, Эдгар, – вмешался Писсарро, – не говори так. Не пугай молодых людей.

– Очень жаль, но мне это и не удастся! Увы, они благодарили бы меня за добрый совет до конца дней своих. – Он снова обернулся к студентам: – Искусство – наиболее жестокая изо всех профессий. Я знаю с полсотни художников, которые зарабатывают меньше ветеринара. Что до других, – он ткнул в толпу скрюченным пальцем, – так они просто живут впроголодь. А ведь тоже в свое время подавали надежды. Каждый парижский маляр когда-то был подающим надежды художником…

Распаляясь все больше и больше, Дега хотел сказать еще что-то, но тут его прервала Агостина.

– Синьор Дега, – обворожительно улыбнулась она.