Раз в неделю профессор Фернан Кормон, член Академии изящных искусств, член отборочной комиссии Салона, член Консультативного совета национальных музеев, почетный член многочисленных зарубежных академий, офицер Почетного легиона, автор многочисленных фресок, исполненных по заказу банков и муниципальных учреждений, именитый портретист, кисти которого принадлежали портреты богатых вдов и светских дам, автор бесчисленных и весьма популярных античных сюжетов, зарисовок из жизни гарема и прочей будуарной живописи, наведывался в студию и проверял работы учеников. В дверях он грациозным жестом передавал свой цилиндр, трость с серебряным набалдашником и желтые перчатки Шлумбергеру, который затем помогал хозяину снять роскошную шубу. Оставшись без богатого наряда, академик становился как будто ниже ростом и уже в плечах – этот сутуловатый человек средних лет носил модную визитку, короткие гетры и галстук-эскот.

Осторожно пробираясь среди мольбертов, он что-то вещал мелодичным, хорошо поставленным голосом, активно жестикулируя длинными руками с тонкими наманикюренными пальчиками, время от времени останавливаясь, чтобы поправить работу ученика или сделать дружелюбно-снисходительное замечание.

Из его еженедельных лекций Анри почерпнул, что в основе любого искусства лежит красота, а задача настоящего художника в том, чтобы писать картины, которые радуют глаз. Он также узнал, что грунтовку следовало осторожно наносить на холст, а затем «вылизывать» его с помощью кисти, что фон непременно должен быть черным или темно-коричневым, а композиция картины – основываться на треугольнике.

Но чаще всего ему приходилось слышать, как следует писать женские портреты.

– Женский портрет! – восклицал Кормон, взмахивая рукой. – Если бы вы только знали, друзья мои, сколько такта, понимания и мастерства требуется для его написания!

Как правило, позволить себе собственный портрет могли дамы в летах, и данное обстоятельство требовало от художника особой обходительности и галантности. К счастью, большинство женщин понятия не имели, как они выглядят на самом деле, и питали приятные иллюзии. Будучи весьма и весьма объективными относительно достоинств и недостатков внешности родственников и подруг, они искренне полагали, что уж сами-то выглядят лет на десять – а то и все пятнадцать – младше своего возраста.

– А посему, – с усмешкой продолжал Кормон, – что от вас требуется, так это выяснить заблуждения заказчика относительно самого себя и отобразить их на холсте. Это не так уж и трудно: нужно лишь чуть выправить нос, увеличить глаза, освежить цвет лица, удлинить шею, округлить плечи, утончить пальцы, приподнять грудь, заузить талию, а также убрать все морщины, бородавки и родинки. Особое внимание следует уделить таким вроде бы мелочам, как броши, кольца, ожерелья и алмазные браслеты: от картины должен исходить дух неподражаемой элегантности, богатства и роскоши, и тогда заказчик будет поистине восхищен поразительным сходством. В этом-то кроется секрет признания и финансового успеха.

– Не бойтесь льстить женщине, – любил повторять Кормон. – Лести никогда не бывает много!

Однако несмотря на присущее ему дружелюбие – все эти «друзья мои!» и трепещущие холеные ручки, профессор Кормон был подвержен приступам самого настоящего гнева. Малейшая попытка соригинальничать, любое отступление от правил академической живописи приводили этот безобидный с виду скелет в бешенство.

– Вы забыли, что я состою в отборочной комиссии Салона?! – кричал он, брызгая слюной. – Так вот, я вам это напомню. И будьте уверены, уж я-то постараюсь, чтобы ваша мазня никогда не попала в Салон. Может, хоть это научит вас с уважением относиться к искусству вообще и мнению наставников в частности.