– Дай угадаю, – раз уж в моем голосе появились интонации, то почему не воспользоваться возможностью съязвить вслух. – Он приказал тебе собрать меня в кучку?

Секундная пауза.

– Нет. Я сам решил тебе помочь. Похоже – зря.

Меня озаряет догадка.

– Ты ещё скажи, что и чары голоса мне изменил…

Выразить всю глубину моего ехидства не вышло. Слова прозвучали, как обвинение с вопросительными нотками. В ответ слышен слишком хорошо знакомый вздох. Похоже, у кого-то терпение вот-вот иссякнет.

– Тебя что-то не устраивает? – ровно интересуется бывший подселенец.

– Да. Эмоции в моем голосе.

– Ты ещё не до конца освоилась, привыкнешь.

– Ты не понял, – с нажимом говорю я. – В последнее время меня вполне устраивала моя безэмоциональность.

Снова воцаряется молчание. Всего несколько секунд, во время которых мне почему-то становится не по себе. Тишина прерывается тихим хрустом, будто кто-то сжал в кулаке что-то хрупкое и стеклянное, а оно треснуло и раскрошилось.

– Значит, теперь придется ее вырабатывать, – наконец, тихо говорит Альд. Его слова сопровождаются звуками, будто мелкие стеклянные осколки сыпятся на что-то металлическое

– Ты бы сначала спросил, что ли, – уже мягче добавляю я, чтобы хоть как-то вывести разговор в более созидательное русло.

Лич ничего не отвечает. Вскоре стихает и звук осыпающихся осколков – на смену ему приходит тихое мелодичное позвякивание металла о металл. В мою пустую черепушку снова начинают лезть нехорошие воспоминания.

– А что ты делаешь? – мне отчаянно хочется нарушить затянувшееся молчание.

Отвечать Альд явно не торопится. И лишь через пару минут, когда позвякивание стихает, он снисходит до ответа.

– Готовлю инструменты.

– Для чего?

– Для ритуала.

Ух ты, неужели он сейчас возьмет и вернет все, как было? От его покладистости мне даже становится немного неловко. С другой стороны, почему я должна извиняться за то, что мне не понравились чары, о которых я не просила? Вот только зачем ему инструменты?.. В груди снова возникает уже знакомый холодок.

Ладно, попробуем объясниться, пока он еще чего-нибудь не сделал. По доброте душевной, конечно же.

– Альд, пойми меня правильно… Спасибо, конечно, за заботу, – говорю я с максимальной искренностью и миролюбием, на которые только способен мой новый голос, – но действительно нужно было сначала…

– Заботу? – удивленно переспрашивает бывший подселенец. – Я изменил чары для того, чтобы хоть иногда понимать, что вообще творится в твоей взбалмошной голове.

Такого ответа я не ожидала. На смену холоду приходит злость, а всякие мысли об извинениях напрочь вылетают из головы.

– Так что если ты собиралась просить, чтобы я вернул прежние чары, – ехидно добавляет лич, – можешь не тратить время. Я не собираюсь этого делать. Сможешь изменить их сама – молодец, а нет… – мне снова представляется равнодушное пожатие плечами. – Придется учиться или магии, или контролю над эмоциями.

Злость придает мне силы. Возвращается зрение, и я вижу светлый потолок, вдоль стен исписанный мягко мерцающими рунами. Второй этаж, похоже.

– Через час ты должна быть в состоянии передавать энергию, – голос Альда становится сухим и бесстрастным.

И не успеваю я огрызнуться по поводу того, кому и чего я должна, как лич меня просто ошарашивает своими словами.

– Предстоят два ритуала, один за другим. Оба – рискованные, и неудача кое-кому будет стоить жизни. И хорошо, если только им.

Мои отсутствующие внутренности сжимаются от подзабытого ощущения – засевшего в животе колючего комка дурного предчувствия. Я активирую чары левитации, сажусь и обнаруживаю, что сижу на краю знакомого ложа. Суртаз восстанавливал мне ноги на нем или на очень похожем на него. Поверх расстелена темно-серая мантия, я беру ее и накидываю на плечи.