Теона на мгновение задумалась, словно вновь оказалась в том страшном для неё времени. После чего тихо, стараясь, чтобы мальчик не особенно обращал внимания на её рассказ, продолжила:

– Спустя две недели я вышла к людям. Незнакомое, малочисленное поселение, даже пустошью не назовёшь. Они там баранов каких-то достали где-то и усиленно их разводили. Меня приняли, но лишь до тех пор, пока не стало понятно, что я беременна. Они недолго думали, обрадовались. За моего новорожденного ребёнка сектанты предлагали им целую дойную козу.

– А что, сектанты ещё предлагать умеют? – удивилась Леся. – Я думала, они приходят, убивают всех нафиг и берут то, что им нужно.

– Да разные они бывают. Эти вот тихие были. Козу им не надо было, а младенца очень даже необходимо… Оттуда сбежать оказалось гораздо сложнее, заманчивый образ козы заставил их запереть меня в подвале. И для того, чтобы вырваться оттуда, мне пришлось изрядно замарать руки в крови. В итоге, уже почти перед тем, как Кирюшке появиться на свет, я совершенно случайно вышла к городу. Знаешь, мотаться по лесам на последнем месяце беременности – это я тебе скажу, занятие не из самых приятных. Я недолго думала. Я устала намного сильнее страха. Тем более, я видела, что собачьи стаи вблизи городов вполне себе нормально живут. Не дохнут и не мутируют, спят, жрут, плодятся и жизни радуются. И чем я хуже собаки? Самым сложным оказалось их обойти, чтобы зайти в город, но я справилась. Кирюшка родился спустя неделю после этого.

– И ты не боялась радиации?

– Есть некая сыворотка. Я узнала это от разведчиков, которых встретила в том же городе. Одной инъекции хватает на две с половиной недели пребывания в радиоактивной зоне. Это не панацея, конечно, но хотя бы не сдохнешь и неизвестно в кого с хвостом и копытами не превратишься. Если знать, у кого и на что эту штуку можно выменять, то в городе вполне можно какое-то время даже жить. Но об этом я тоже немного позже узнала. Ребёнок родился, а идти мне всё равно было некуда.

– Почему же ты тогда ушла оттуда? – Леся то и дело посматривала на дверь бункера. Прошло уже достаточно времени, а Андрей всё не появлялся.

– Ушла, потому что увидела ИХ. Именно увидела, а не послушала рассказы и жуткие истории очевидцев. Знаешь, впечатлило… – Теона зябко передёрнула плечами. – Когда своими глазами видишь, как стремительно меняется двух-трёхлетний ребёнок, это даёт тебе настолько мощный пинок под зад, что летишь из радиационной зоны с реактивным ускорением, не обращая внимания даже на обступившие город стаи собак. Видимо, скорость такая значительная, что псы просто не успевают заметить. – Она кисло усмехнулась и ненадолго замолчала, глядя на играющего с собакой мальчика. – Мы прожили там восемь с половиной месяцев, прежде чем ушли. Видимо, этого хватило: мой сын не такой, как все. Когда люди понимают это, то первое, к чему они начинают активно стремиться, – это удавить гадёныша, пока из него не выросло что-то пострашнее. Он видит и слышит в разы лучше любого человека, иногда разговаривает с кем-то, кого я разглядеть не в состоянии. Но в остальном – это милый добрый мальчишка.

– Где же вы жили всё это время после того, как ушли из города? – С каждой новой фразой этой несчастной, измученной, но не сломленной женщины в груди у Леси что-то сжималось, причиняя почти физическую боль. К горлу подступал комок, а глаза обжигали колючие слёзы.

– Да где придётся. Однажды нашла довольно хорошую заброшенную избу, мы прожили в ней почти два года. Так бы и жили там, но поблизости объявились коты, поэтому пришлось срочно уходить. Очень жаль было оставлять вещи, что пришлось бросить, но нести с собой всё, что накопилось за два года, – это просто нереально. Потом был контейнер из медицинской лаборатории, бесчисленное количество шалашей и землянок. И вот совсем недавно мы вышли на это… Этот… В общем, я не знаю, что это такое, но это – сказка! Леся, чего тут только нет!