– Не Вика, а Энглер… Так вот, хрена с два, Энглер! Что хотела, от Андрея я получила. Что хотел, Андрей получил от меня. Друг другом довольны. Все, финишная черта… А как у тебя? Олег не звонил?

– Пока еще рано. Он обещал через неделю, а прошло только шесть дней. Может, сегодня…

Как Томка просекла, что я связывалась по телефону с Олегом и что собираюсь с ним встретиться, – пес ее разберет. Я давно уже смирилась с тем, что скрыть от этой паршивки хоть что-нибудь практически невозможно, и всегда довольно спокойно относилась к ее сверхпроницательности. Но на этот раз, когда она, вразрез всем поняткам, вдруг начала мандрычить меня расспросами об Олеге, я сперва удивилась – ведь не обмолвилась о нашем с ним разговоре ни единым словечком! Потом, осознав, что заштриховать от Тамары свою сердечную тайну не удалось, – буквально взбесилась. А потом, успокоившись, рассказала ей и о том, что мы с Олегом должны встретиться в Питере, и о том, что он предварительно должен мне позвонить. По сути, что здесь скрывать? Что здесь такого, чем нельзя поделиться с подругой?

– …А может быть, завтра, – пробормотала я, помолчав. И, словно дразня сама себя, мысленно продолжила: «Или послезавтра. Или не позвонит вообще. Что же, смирюсь. Переварю и этот облом. Переваривала и не такое. Но сама в Москву звонить больше не стану. Вышвырну к черту из памяти номер диспетчера! Постараюсь вышвырнуть следом и Олега».

Но к таким радикальным мерам прибегать, слава богу, мне не пришлось. Вечером, когда мы с Тамарой пили на сон грядущий на кухне шанеру[34], вдруг очнулся от спячки валявшийся на столе у меня под рукой телефон. Заверещал спросонья настолько пронзительно, что я от неожиданности обожгла чифирем нёбо.

– Проклятье!.. Алло.

– Вика, привет. Не узнала?

Олег!!! Еще бы я не узнала этот голос! Да, признаться, никто, кроме Олега, звонить сейчас мне на трубу и не мог.

– Узнала. Привет.

– Завтра я буду у вас в Петербурге. Пересечемся? Не передумала?

Вот еще: передумала! Да я всю неделю жила ожиданием этого!

– Пересечемся, – замирающим голосом ответила я и, словно наждачной бумагой, провела языком по саднящему нёбу. – Где и когда?

– В «Пулково». В восемь утра. В зале прибытия.

– В восемь утра. В зале прибытия, – повторила я и радостно подмигнула Тамаре. – Заметано. Буду.

…Я была там в начале восьмого. Впрочем, ждать почти не пришлось. Олег нарисовался уже минут через десять.

– Привет. – Его появление в зале я каким-то образом проморгала, и он возник напротив меня столь неожиданно, что я даже вздрогнула. – Я думал, придется ждать мне, а получилось наоборот… Осторожно, колючая. – Олег протянул мне длинную красную розу, и я, забирая ее у него из руки, украшенной знакомым мне перстнем с рубином, подумала, что лучше б он меня сейчас попросту крепко обнял. И не надо мне никаких роз, тем более что к цветам я совсем равнодушна. За всю жизнь мне подносил их лишь Монучар, и нельзя сказать, чтобы это было связано с приятными воспоминаниями.

– Привет. – С дурацкой улыбочкой на губах окинула я Олега оценивающим взглядом и не нашла ничего умнее, чем ляпнуть: – А ты такой же, как и тогда, в Новомосковске.

На нем действительно, как и в ту памятную ночь, были тщательно отутюженные черные брюки, удачно гармонировавшие с небрежно расстегнутой на несколько верхних пуговиц белой рубашкой, открывающей взору треугольник шерстистой груди с толстенным золотым ланцугом[35]. Длинные темные волосы зачесаны назад. На щеках и подбородке – легкий налет иссиня-черной щетины. Ясно, что у него сегодня еще не было возможности побриться.