Сквозь хлопнувшую дверь донёсся отдалённый хохот. Служанка, не поднимая понурого взгляда от грязной столешницы, тихо проговорила:

– А ведь он прав, я молила об исцелении. Молила о новом глазе. Много лет провела на коленях в красном углу. И не получила даже отказа, только тишина в ответ на всё. Я пойду на восток и найду храм вотякский. Пусть даже я и помру по пути или попаду в рабство булгарам. Но молиться да ждать я больше не собираюсь.

Ядыга́р тяжело дышал, еле сдерживаясь от того чтобы не зарубить жреца собственными руками. Жрец же, казалось, вообще никак не реагировал на ярость боевого вождя.

– Я повторять не буду. Обряд должен быть проведён на священной земле. Присутствовать могут только жрецы и молодые ожгарчи́ быронтэ́м.

– Я и есть ожгарчи́! – Заревел в лицо жрецу воин.

– Да-да. И ты стал быронтэ́м, только потому, что твой обряд не нарушали. – Жрец уже даже не смотрел на берсерка, а просто ковырялся палкой в костре, будто это было намного важнее.

– Они напали уже на несколько храмов, только наши дозоры их останавливают! Агым, я не оставлю своего сына без защиты!

Жрец резко ударил горящей палкой в бронзовый нагрудник Ядыга́ра, отчего вождь, будто испугавшись, отошёл на несколько шагов.

– Я же своего оставлю! Так-то не только твоему сыну суждено стать быронтэ́м, брат!

Воин от всего сердца плюнул в костёр и вышел со двора, тихо обзывая брата бесхвостой мышью и свиньёй-зазнайкой. Сразу за воротами готовились к сражению виновники ссоры двух братьев – Тукта́ш и Акба́й. Родившиеся в один год, они, как и Ядыга́р, несли в себе божественную кровь. Их раны затягивались в считанные секунды. Они могли исцелять других раненных. Но пока не прошли обряд, они еще не ожгарчи́ быронтэ́м – вечные воины. Они не могут защищать свои земли, потому что не могут убивать нападающих.

Тукта́ш – сын вождя, и Акба́й – сын жреца, тренировались на площадке, как и прочие молодые воины. Но только им разрешалось использовать не затупленное оружие. Только эти двое за уже много зим, прошедших с рождения Ядыга́ра, получили дар. Агым не был быронтэ́м, хотя в его сыне, Акбае, и проснулась священная кровь. В прочих их сыновьях, как старших, так и младших, тоже не было даже малейших признаков дара. Зато в самый ненастный год, когда реки вышли из берегов, боги подарили им сразу двух вечных. Дед Ядыга́ра рассказывал ему, что у их предков, каждый мужчина в роду был ожгарчи́. Но видимо боги с годами отвернулись от них.

Тукта́ш, подражая отцу, обычно предпочитал два коротких топора, но сейчас выбрал двуручную секиру. У Акбая была короткая сабля и каплевидный щит, как у речных пиратов, приходящих с запада. Отойдя друг от друга на пять шагов, они топнули правой ногой, показывая готовность к бою. Сын вождя сделал два быстрых шага, и тяжелое лезвие секиры понеслось в сторону щита по широкой дуге. Акба́й подставив под удар щит, сделал амортизирующий шаг в бок в момент удара, но всё равно слегка пошатнулся. Секира, ударив щит по касательной, сделала полный круг, Тукта́ш прокрутил её над головой как колун, и на повторном движении направил в ноги оппоненту. Если бы сын жреца вовремя не подпрыгнул, то острое лезвие отсекло бы ему ступни. Сразу после прыжка, не дожидаясь третьего оборота секиры, сабля ударила в левое плечо. Ослабшая рука быстро восстановилась после ранения, и следующий удар клинка был принят уже в толстое древко секиры.

Ядыга́р понял, что этот бой начали специально для него, и что будущие воины ждали, когда он выйдет из жилища жреца, чтобы порисоваться перед ним. Они знали, что он сейчас настроен против обряда, и всеми силами хотели ему показать, что готовы стать воинами. Вождь с одобрением смотрел, как его сын разрывает дистанцию, чтобы воспользоваться преимуществом длины выбранного оружия. Его противник тоже понимал, что за счёт дистанции и силы ему за несколько прямых ударов сломают или щит, или руку. Поэтому не давал оторваться от себя слишком далеко, нанося рубящие удары саблей один за одним и принуждая продолжать защищаться древком секиры. Если так продолжится и дальше, то древко может перерубиться, и Тукта́ш останется без щита с коротким и тяжелым обоюдоострым топором, что неминуемо приведёт к поражению. Очередной раз отбив удар сабли в ноги, сын вождя с резким воплем пнул врага в грудь. Акба́й подставил щит, вместо того чтобы отпрыгнуть, и потерял равновесие на долю секунды. Этого хватило, чтобы Тукта́ш разорвал дистанцию и снова раскрутил древко над головой. Первый стремительный удар секиры сразу расколол щит, а уже второй прорубил живот Акбая. Кровь хлынула на землю, такие раны требуют больше времени на заживление. Понимая, что это его последний шанс, сын жреца бросился на врага и, пока секира была поднята над головой, нанёс рубящий удар в грудь.