– Фу, Вуди!

– И ты холсты свои не друг на друге расставишь.

Она задумчиво огляделась:

– Это да… Тебе не кажется, что это место напоминает настоящую мастерскую художника?

– Есть малость. Смахивает.

– Хорошо, что окошки в крыше сделаны, мне же нужно хорошее освещение!

– Они называются световыми люками.

– Откуда ты знаешь? Ты жил в своем доме?

– Никогда. Просто давно живу.

– Ну конечно!

Вопросительно рассмеявшись, Лиза огляделась:

– А этот твой… Ваня… Куда мы его поселим?

– Да ему много места не надо. Уместимся.

– Когда он переедет?

Вуди подмигнул:

– Не терпится познакомиться? Смотри мне! Это мой единственный друг.

– Кроме меня.

«Ты мне не друг, – подумал Вуди безразлично. – Тебя я просто трахаю время от времени… За неимением лучшего».

И услышал ее знакомый, на этот раз не прозвучавший возглас: «Фу, Вуди!» Жалкая… Несчастная… Не удержавшись, он обнял Лизу и, вытянув шею, поцеловал в лоб.

– Что это значит? – Она растерянно заморгала.

– Что?

– Такой поцелуй… Как будто ты со мной прощаешься.

– Какого черта ты вечно все усложняешь? – рассердился он – больше на себя. – Это просто поцелуй. Он ни хрена не значит!

– Разве поцелуи не должны что-то значить?

– Я сейчас блевану…

Перевернув спортивную сумку, Вуди резко вытряхнул свои вещи на раскладушку, какими хозяин обеспечил каждого. Возмущаться отсутствием кроватей ему и в голову не пришло – Прохор Михайлович взял за месяц сущие копейки, и у каждого появился шанс подкопить деньжат и при этом жить не у черта на куличках, а совсем рядом с Москвой. К тому же Королёв и сам по себе интересный город. Вуди уже не терпелось поискать следы Главного конструктора, а если повезет, встретить на улице кого-то из космонавтов – он многих помнил в лицо. Знал, что мать назвала его в честь Гагарина, и хоть имя никак не сказалось на его судьбе, тема освоения космоса всегда волновала его как-то особо. Кровно. Зря он когда-то убедил себя, что таких не берут в космонавты…

Еще маленьким, закрывая глаза перед сном, он представлял, что очутился в потоке метеоритов, с немыслимой скоростью несущихся в глубь Вселенной. И сам был одним из метеоритов – небольшим камешком, не позволяющим себе сгореть. Его охватывали страх и восторг, от которых Юрка замирал и переставал слышать тяжелое дыхание матери и стук собственного сердца – только лихой свист ветра в ушах. Тогда он еще понятия не имел о том, что в космосе практически нет воздуха, который мог бы вибрировать, поэтому звуки там не перемещаются. Даже если б он и впрямь несся с потоком метеоритов, то ничего не услышал бы…

А вот Лизин слегка гортанный голос легко пробивался в его пространство, которое принято называть личным:

– Какой ты противный, Вуди! Ну зачем ты так говоришь?

«Вот только не выясняй отношения! – взмолился он, не оборачиваясь. – Их ведь попросту нет. Разве ты сама не понимаешь?»

И вдруг услышал совсем другой голос, до того тихий и мягкий, что в первый момент Вуди подумал, будто эти звуки ему почудились. Хотя слова были произнесены самые обычные:

– Привет! Мы с вами будем соседями.

«Спасительница», – подумал он, прежде чем обернулся.

Сколько можно прожить со страхом в душе? Таким, который не оставляет ни на минуту… Липкий, тряский, холодный. От него сердце сумасшедше колотится и замирает, даже когда ложишься в постель. А сны не приносят облегчения, подкрадываясь и пугая мрачными ликами.

Что снилось, вспомнить не удается… Ни разу после детства не смогла пересказать сон. А вот страх просыпается с нею вместе… Жуткая тайна, смертельная тайна нависает над кроватью: «Молчи. Молчи».

Ни один человек на свете не должен узнать то, что известно ей. Забыть бы, стереть из памяти, чтобы не проболтаться в бреду. А вдруг она разговаривает во сне?! Никто не