Олег Попов – так звали шахтёра – никуда не спешил и ни о чём не думал. Ему было 39, но выглядел Попов лет на десять старше. Вряд ли его устраивала собственная жизнь: жены и детей не было, заработок на шахте был скромным, а друзья и коллеги мало чем отличались от него самого. Но изменить что-либо уже давно не было ни сил, ни желания. В эти дни в столице Луганской области начались волнения, проходили митинги и уличные столкновения. Но шахтёр из Червонопартизанска был далёк от политики. Он смотрел на происходящее по телевизору и не придавал всему этому никакого значения. Накануне, за просмотром вечерних новостей, родственник Попова сказал:
– Смотри-ка, народ на улицы выходит. Видел, какая заваруха в Киеве? Вконец оборзели, суки! Может, у нас хоть что-то изменится.
– Да не изменится ничего! – раздражённо отмахнулся шахтёр. – Побузят и разойдутся. В первый раз, что ли? Переключи.
Родственник пощёлкал пультом и включил юмористическое шоу. Это было интереснее каких-то митингов, и уже через минуту оба про политику забыли. Не вспоминал о ней Попов и теперь, шагая по Ветеринарной и поглядывая по сторонам в поисках питейного заведения. Споткнувшись, мужчина матюгнулся и нагнулся завязать шнурок, который волочился по земле от самого дома. Старые красные кроссовки давно «дышали на ладан», и шахтёр мысленно выругался в адрес руководства шахты – рабочим так и не выдали обещанную ещё в ноябре премию, которую Попов как раз и планировал потратить на новую обувь.
К ногам прибило ветром какую-то бумажку – это была, по всей видимости, кем-то выброшенная политическая листовка, которые в эти дни активно распространялись по Луганщине. Попов её машинально подобрал, пробежал по ней рассеянным взглядом и пошёл дальше, держа в руке, как это делают совестливые люди, когда им на улице суют рекламный буклет, и они несут его до ближайшей урны.
Впереди, наконец, замаячила долгожданная вывеска – заведение уже открылось, и мужчина ускорил шаг в предвкушении кружечки пива. В баре по телевизору крутились всё те же новости – о перевороте в Киеве, волнениях в Луганске и «Правом секторе», который избивает противников новой власти. Попов всё с тем же отсутствующим взглядом досмотрел новости, допил пиво и собрался уходить. Сунул руку в карман, чтобы расплатиться, и нащупал бумажку – это была та самая подобранная на улице листовка, про которую шахтёр уже и забыл. Он оставил её вместе с деньгами на столе – официант выбросит – и покинул заведение.
Как и большинство жителей Луганщины, шахтёр из Червонопартизанска был обывателем, от которого, как говорил сам Попов, «ничего не зависит». Он не был человеком, который внимательно следит за новостями, читает листовки и тем более следует чьим-то революционным призывам. Но тот, кто зашёл в эту минуту в бар, таким человеком был. Невысокий, крепкий, наголо побритый мужчина в чёрной кожаной куртке, лет тридцати пяти, огляделся и пошёл к свободному столику. Всё утро он был в глубоких раздумьях, и чтобы развеяться и освежить голову, решил пройтись по улицам Сватова и выпить немного пива. Сев за столик, мужчина взял лежащую на нём бумажку и прочёл: «Жители Луганщины! Мы не признаём государственный переворот, совершённый в Киеве олигархами и нацистами! Призываем вас выходить на улицы с протестами против киевской хунты! Будущее Донбасса в наших руках! Присоединяйтесь!»
Листовка была подписана некой «Армией Юго-Востока», внизу были указаны адреса электронной почты и страниц в соцсетях. Официантка забрала пустую кружку и оставленные шахтёром деньги и вопросительно уставилась на нового посетителя. Тот, не замечая девушку, молча сидел и продолжал думать.