– Мааама, меня тошнит! – громко ноет мальчик.

– Ну тошнит, так поблюй!

Маму мальчика зовут Ирина, ее сыну Артему шесть лет, у него сотрясение мозга, и его мама очень устала.

Моя мама тоже уставала очень много раз.

Например, когда я, ноя и канюча,, просидела не меньше часа над тарелкой супа, и мама сгоряча уже давно остывший суп пролила мне на голову.

Или накричала на меня, назвав бестолковой, когда я пришла домой, в очередной раз позабыв рюкзак в школе.

Или когда я довела до истерики младшего брата, повторив много раз «А родители меня любят больше!», за что он, не вытерпев унижения и провокации, накинулся на меня с кулаками.

И в тот день в ноябре моя мама, вероятно, устала тоже. И вероятно, пока ее пятнадцатилетняя дочь, незадачливая самоубийца, лежала в больнице, она отчаянно и по-настоящему молилась богу.

Доподлинно знаю одно: как бы мама ни уставала, она ни разу в жизни не ответила мне так, как мама Ирина своему Артему.

10.

Мне никогда не разделить боль и страх своей мамы, спавшей на диване рядом с дверью в мою комнату, что она делала совсем не потому, что папа любит проветривать. И не дай бог мне испытать даже тысячную часть той боли.

Когда моя дочь Арина, девочка двенадцати лет, в своем Instagram процитировала Гарри Поттера, я почувствовала страх.

Как будто бы та боль, вроде бы улегшаяся, отставшая от хода моей жизни, растворившаяся в раскаянии, догнала меня своими отголосками спустя пару десятков лет.

Я собиралась на работу, и, как обычно, ожидая, пока нагреются щипцы для волос, копалась в телефоне. Под фотографией моей дочери, сделанной наспех в ванной, было написано: «Для высокоорганизованного разума смерть – очередное приключение».

Я не знаю, что имел в виду герой книги, но я также не знаю, что на самом деле имел в виду Курт Кобейн в девяностых, сказав примерно то же самое.

Я не знаю также, его ли вина в том, что в какой-то момент своей жизни я так увлеклась этой идеей, что порой не могла разграничить одно от другого: мою юношескую хандру от любопытства и благоговения перед смертью.

Знаю одно: выбери я другое время или место, меня вовсе могло бы и не быть.

И другое: я причинила своим маме и папе не по заслугам много боли.

Страх еле различимый, но парализующий. Я звоню мужу и не знаю, что сказать. Говорю как есть: «Арина написала в соцсети про смерть. Про то, что это приключение».

Муж не знает моего секрета, я ему никогда не рассказывала, как не рассказывала вообще никому. Он смеется надо мной, отмахивается: «Ну кто из подростков не пишет таких глупостей? Вспомни себя, Даш».

Вспоминаю, кладу трубку, плачу.

11.

Я часто слышу вот это «Вспомни себя», когда мы судачим о наших горе-подростках.

О том, как они дерзят и хлопают дверьми; как ищут себя, по нашему разумению, не там; как смотрят исподлобья и не причесываются неделями, разводят беспорядок, и занимают ванную по часу.

И я каждый раз вспоминаю.

И каждый раз от этих слов, призванных помочь, мне становится только хуже.

Прошло больше года, как мы переехали в другую страну. Шутка ли: поменять всю жизнь, перевернуть все с ног на голову.

Мой муж встает без будильника в полшестого утра. Он чутко спит, и под утро особенно. Он говорит, что определяет время по пению птиц: вот одна начинает свое «кви-кви», значит, едва-едва начинает светать. Вот уже слышно несколько: значит, пора вставать. Скоро зазвучит птичье многоголосье, и разбудит уже меня.

Я первым делом, проснувшись, смотрю в свое большое окно: на гору. Она каждый день по-новому красивая. Самое мое любимое – когда туман тяжел и плотен, обнимает верхушку горы, но оставляет нам кусочек полюбоваться.