Мошкина, увидев знакомые лица, печально вздыхала и принималась за свою привычную диспетчерскую работу: разводить самолёты в воздухе.

Знаете, Мошкина действительно из тех, о ком говорят «она на своём месте». Она идеальный тип начальства, особенно в женском коллективе (как раз мой случай).

Во-первых, у неё очень мягкий, монотонный, тихий, какой-то усыпляющий голос, который она никогда не повышает. И преподавателей это часто вводит в заблуждение: слушая её еле слышное успокаивающее журчание, кажется, что она на твоей стороне. Серьёзно, её голос творит чудеса: абсолютно невозможно поверить, что так разговаривает человек, настроенный против тебя.

Во-вторых, практически всегда Мошкина улыбается и кивает. Кажется, что она с тобой соглашается, а на самом деле согласием и не пахнет.

В-третьих, дамочка никогда не скупится на ласковые слова. Мы все у неё самые лучшие, самые прекрасные, самые чудесные и вообще…

– Я уверена, что вы в самом ближайшем будущем станете главой своего методического объединения, – поёт она одной.

– Лучше вас никто не справляется с трудными детьми, – мурлычет она другой.

После таких песнопений дальнейшие гадости воспринимаются чуть ли не как комплименты.

В-четвёртых, Мошкина щедро и душевно делится своими трудностями, подстерегающими её на высоком посту. Причём говорит обо всём очень доверительно, почти интимно, давая понять, что только ты можешь её понять. И с родителями ей трудно, и дети пошли неуправляемые, и директор ей постоянно выговаривает… После таких откровений чувствуешь, что твои проблемы по сравнению с трудностями этого чудного человека не такие уж и серьёзные. И вообще, как можно жаловаться и говорить о себе в такой ситуации! Вон как страдает бедняжка завуч! Лучше помолчать, уступить, хоть так человека утешить.

Так что Мошкина вписывается в свою должность тютелька в тютельку. С позиции директора, разумеется, а не с нашей.

В ситуации с Ваней всё прошло точно по известному сценарию. Мягко, даже жалостливо у меня поинтересовались, в чём проблема. Мой краткий рассказ. Пауза. Ждут оправданий. В то время я ещё на это ловилась и горячо доказывала, что:

А) Никаких двоек ни «ни за что», ни «за что-то» у Вани нет. В этом можно убедиться, просмотрев классный журнал – документ всё-таки!

Б) «Кричать» и «повышать голос» – разные вещи. Пожалуйста, давайте спросим остальных детей из группы, кричу я или нет.

В) Учиться на твёрдую четвёрку Ваня может, но не считает нужным, всё больше привыкая добиваться хороших оценок различными манипуляциями, причём это касается не только английского языка. Спросите классного руководителя. Оценки ему ставятся по тем же критериям, что и другим. Не ниже, не выше.

Г) По поводу перехода Вани в другую группу никаких возражений не имею, а даже и приветствую. Иру только жалко.

Выслушав все мои оправдания, сопровождаемые со стороны Мошкиной трагической улыбкой и энергичными кивками, должными изображать сочувствие, администрация в свою очередь сообщала мне, что:

А) Даже если не поставила два в журнал, а только пообещала или, не приведи господь, только подумала об этом, это уже оскорбление для Вани, а тем паче для его родителей.

Б) Мой темперамент и манера поведения ведут к тому, что мой тон на 90 % воспринимается как крик. Так что лучше снизить децибелы процентов на 97 %. А лучше и на 100 %.

В) Перевод в другую группу – не выход. Там 18 человек, а у меня только 12. Нехорошая статистика получится.

Г) Ваня – мальчик особенный, относиться к нему, как ко всем, нельзя.

Этот пункт разбивался на подпункты: а) Если мальчик не хочет отвечать на уроке, не надо настаивать. Может, у него живот болит. Или просто настроение плохое. б) Оценивать его как всех тоже нельзя. К нему надо применить дифференцированный подход. Всем задать целое упражнение, а ему – половину. Или треть. Или одно предложение.