У отца было много дорогих вещей. Книги, картины, статуэтки. Обширная коллекция ножей, некоторые из них содержали в себе драгоценные металлы и камни. Как мне теперь все искать в этом хаосе…

— Смотри на меня, — передо мной возникает Амир, вынуждает запрокинуть голову. — Дыши, Рин. Давай на счет. Раз, два…

Стараюсь сосредоточиться на его голосе, но взглядом то и дело возвращаюсь к окружающей нас обстановке. Не представляю, как можно так вредить другим людям. Они телевизор не смогли вынести, потому что он слишком большой и, наверное, тяжелый, поэтому просто разбили сам экран.

— Я даже в самых страшных кошмарах не представляла, что здесь все так… — едва не захлебываюсь рыданиями. — Почти все испорчено.

— Дарин, это поправимо. Хочешь на воздух? Можем выйти.

— Хочу.

На улице становится немного легче. Прохладный ветер обдувает покрасневшее лицо, легкие будто расправляются. Я не хочу туда возвращаться. Вид разрушенного нашего с Ади гнездышка пугает сильнее, чем я рассчитывала.

— Почему никто не слышал? Почему соседи вовремя не вызвали полицию? — вопросы сами слетают с языка.

— Хорошие вопросы ты задаешь, Рин. Правильные, — Амир достает пачку сигарет из кармана пальто, смотрит на меня и убирает ее назад. — Если ты сейчас не в состоянии ответить на вопросы следователя, я попрошу перенести все хотя бы на завтра.

— Нет, я… Я справлюсь.

Мы возвращаемся в дом, и я начинаю осмотр. Стараюсь по памяти восстановить картинки того, как все здесь было до налета. Где-то получается, где-то нет. Следователь по моим словам составляет список вещей, по которым можно дать ориентировки. Их не так уж и много — несколько дорогих статуэток, картина, парочка особенно ценных ножей.

Из кухни пропала кофемашина, профессиональный миксер, с которым любила возиться Аида. Остальную мелкую технику не посчитали ценной, а более крупные экземпляры встроены в гарнитур.

После осмотра мы возвращаемся в участок для уточнения всех деталей. На второй час у меня голова закипает от обилия информации и слишком спертого воздуха в кабинете. Амиру кто-то звонит, он выходит ответить на десять минут, во время которых следователь общается со мной гораздо жестче. Не церемонится и бьет по больным местам, когда я в чем-то сомневаюсь.

После подписания всех бумаг я наконец-то слышу заветную фразу:

— Можете быть свободны. Если у меня появятся еще какие-то вопросы, свяжусь по телефону или приглашу к себе.

На свежем воздухе у меня едва не подгибаются ноги из-за всего этого стресса. Как в коматозе отвечаю на звонок сестры, пропускаю мимо ушей ее возмущения по поводу племянника Амира, тараторю что-то сбивчиво и отключаюсь.

Господи, у меня голова кругом идет.

— Почему тебя так трясет? — Гаджиев обхватывает меня за плечи своими огромными ручищами, смотрит так, что внутренности завязываются в узел.

— Перенервничала, — отмахиваюсь, пытаюсь сделать шаг назад, но мне не дают.

— Все было относительно нормально, когда мы сюда ехали. Ты уже была такая, когда я вернулся в кабинет. Что произошло за эти несколько минут? — продолжает напирать Амир, пока я еле сдерживаю слезы.

— Следователь, он… Это неважно. Мы можем вернуться в гостиницу? Пожалуйста.

— Он тебе сказал что-то?

— Амир, пожалуйста, — отрицательно мотаю головой.

Гаджиев отводит меня к машине, усаживает вперед, а сам возвращается в участок. Выходит оттуда через пару минут, заводит машину, и мы трогаемся с места.

— Вы возвращались к следователю? — осторожно спрашиваю.

— Нет.

— А…что тогда там делали?

— Просил сменить его. Мне пошли навстречу, так что проблем больше не будет.

Амир резко выруливает вправо, нас обоих из-за резкого торможения бросает вперед. У меня весь воздух из легких вышибает, ремень безопасности больно впивается в плечо.