Обычно Марьяна не рассматривала, кто это, но на Амалии взгляд сам собой зафиксировался, чуть ли не против желания. Та не спешила, шагала с независимым видом, держа в руках стакан и тарелку, перебрасывалась фразами с топавшей рядом одноклассницей, и ещё одна плелась чуть позади.

И не возникло у Марьяны абсолютно никаких тревог и подозрений, не захотелось резко свернуть в сторону, даже, если бы имелось место для манёвра. Слишком много чести! Только за пару секунд до в голове всё-таки вспыхнуло яркой лампочкой понимание, что сейчас произойдёт, но… оказалось уже слишком поздно.

Хотя время будто замедлилось, но, видимо, исключительно затем, чтобы Марьяна в деталях разглядела: как они с Копосовой оказались в шаге друг от друга, и ничуть не напротив, а вполне параллельно, как одноклассница легонько ткнула Амалию локтем, и та, якобы от неожиданности, дёрнулась и вдруг споткнулась. Как сильно дрогнули и накренились стакан и тарелка, и как их содержимое почти целиком выплеснулось наружу. Точнее, прямиком на неё, на Марьяну.

Она невольно вскрикнула и отскочила назад, едва не налетев на Родика. А Копосова застыла, широко распахнула кристально чистые синие глаза, захлопала ресницами, выдохнула тягучее:

– О-о-ой! – И растерянно пробормотала: – Даже не представляю, как так вышло.

Ну да! Конечно! И все поверили. В особенности Марьяна. В особенности ощущая, как бульон и сок стремительно пропитывают ткань брюк, пиджака и блузки, и та липнет к телу. А ещё дополнительным антибонусом этот ставший в сто раз сильнее ударивший в нос запах еды.

Спасибо хоть суп оказался не из рыбных консервов, иначе просто была бы жуткая вонь, а, судя по прилепившему поверх пиджачного отворота кусочку огурца и сползающим вниз нескольким зёрнышкам перловки, всего лишь рассольником.

Между прочим, один из Марьяниных любимых. Ха-ха.

И ведь даже разозлиться по-настоящему не получилось, отплатить хотя бы на словах, а может, и правда вцепиться, тряхнуть как следует, чтобы сбросить с кукольного личика выражение высокомерного торжества. Потому что в мыслях сразу нарисовалась картинка, как Марьяна выглядела сейчас со стороны – смешно, нелепо, униженно. Так, что не только копосовские подружки захихикали, но и кое-кто из сторонних свидетелей.

Ещё и губы предательски дрогнули, и Марьяна покрепче сжала их, чтобы не выдали. А вокруг быстро собралась компания зрителей, охочих до всяких скандалов и сенсаций, отчего образовался маленький затор, который привлёк внимание завуча Нины Васильевны. Она, скорее всего, сегодня дежурила по школе и во время большой перемены выбрала самое многолюдное и потому потенциально проблемное место.

Нина Васильевна, без труда раздвинув оказавшихся на пути учеников, протиснулась в самый эпицентр событий а, разглядев опустевшую посуду в руках Амалии да мокрые пятна и суповые ошмётки на Марьяниной форме, моментально догадалась, в чём дело.

– Господи, Копосова! – воскликнула с нескрываемой досадой, всплеснула руками. – Вот же тебя угораздило.

– Ну вы же не думаете, что я нарочно, – виновато и одновременно с лёгким праведным негодованием откликнулась Амалия.

– Да никто и не говорит, что нарочно, – легко купилась Нина Васильевна, хотя тут же назидательно выдала: – Но всё-таки поаккуратней надо быть и смотреть внимательно, куда идёшь.

Амалия раскаянно потупилась. Ну прямо Оскар ей дайте. За лучшую актёрскую работу. Но завуч уже отвернулась от неё, перевела взгляд на Марьяну, просканировала с головы до ног, определяя масштаб ущерба.

– Да уж, – заключила сочувственно, поинтересовалась: – И как ты теперь? Есть во что переодеться-то?