– Тогда пробуем, – резюмировал авторитетно и сразу присел, потянулся к застрявшей кроссовке, но, коснувшись руками шнурка, запрокинул голову, поймал Марьянин взгляд. – Ты на всякий случай обопрись о меня. Чтоб не навернуться.

Опереться? Это же… это же значит… прикоснуться. К Захару! И это ли не верх её мечтаний? То, что недавно казалось совершенно недостижимым. А сейчас он сам Марьяну о подобном просил.

– Ну чего ты застыла? – нетерпеливо окликнул её Легостаев. – Просто с твоим жутко оптимистичным настроем, – он иронично дёрнул уголком рта, – никаких гарантий, что именно так и не случится. Поэтому лучше держись, а то мы навсегда тут застрянем.

«Мы» и «навсегда» в одном словосочетании. А что? Звучало совсем не отталкивающе и не пугающе. Наверное, ради такого Марьяна даже готова навернуться, как выразился Захар. Если, конечно, не очень сильно и катастрофично. Но она всё-таки собралась с решимостью, пытаясь унять возбуждённую дрожь пальцев, послушно ухватилась за Захаровы плечи, но ощутила в основном только шершавую ткань школьного пиджака.

А ведь можно сжать и посильнее, типа для более надёжной фиксации, или сдвинуть хотя бы одну руку чуть в сторону, ближе к голове и якобы случайно дотронуться запястьем или ребром ладони ну, например, до твёрдо очерченного мужественного подбородка или щеки.

– Я развязал, вытаскивай! – донеслось снизу, дополнилось наставительным: – Аккуратно. – А потом ещё по-прежнему ироничным: – И кроссовку я держу, как обещал.

И Марьяна опять послушно выполнила распоряжение, неторопливо вытянула ступню, стараясь не ткнуть коленкой в Захара. А Легостаев, повозившись ещё немного, освободил из досочного плена кроссовку, приподнял её, прихватив двумя пальцами за задник, продемонстрировал.

– Вот видишь, получилось.

Угу, получилось. И только благодаря ему. Всё-таки – какой же он лапочка!

Марьяна осторожно упёрлась большим пальцем разутой ноги в мостки, легонько (и с сожалением) оттолкнулась ладонями от крепких захаровских плеч, распрямилась. Ещё раз посмотрела сверху-вниз и вдруг – ну и что, что всего лишь на несколько мгновений? – почувствовала себя Золушкой, перед которой на одном колене стоял прекрасный принц, держа в руках хрустальную туфельку. Когда воображение в порядке вообще не проблема представить в её роли даже самую банальную и ничуть не похожую обувь.

Но, само собой, чудесный мираж не продержался долго. Растаял, развеялся. От слишком прозаичных действий и интонаций.

Захар поставил перед Марьяной кроссовку, подсказал, как маленькой и неразумной, будто она сама ни за что бы не догадалась:

– Надевай. – И тоже распрямился, отряхнул брючину, затем ладони. Правда не ушёл сразу, а дождался, когда она обуется. Скользнул по ней проверяющим взглядом. – Теперь-то всё в порядке?

Марьяна кивнула, пробормотала:

– Спасибо.

– Да ладно, – беззаботно отмахнулся Захар, но с места не сдвинулся.

И Марьяна не сдвинулась. Но она исключительно потому, что, посмотрев ему в глаза, будто напрочь забыла обо всём на свете, а уж тем более, что надо куда-то идти.

Впервые она как следует разглядела, какого они оттенка. Ближе к зрачку светло-коричневые, почти жёлтые, а дальше зеленовато-серые. Кажется, такие назывались ореховыми. А до этого она только предполагала и строила догадки. У неё даже не так давно строчки стихотворные сочинились:

Я не знаю цвета твоих глаз,

Но я помню твой взгляд – он светлый.

Почему я говорю об этом сейчас?

Потому что ты прошёл мимо

И опять не заметил меня.

Но теперь-то она точно знала, видела совсем близко. Смотрела и не могла оторваться, словно приклеилась или примагнитилась.