Как в таком смятении

Мыслить с хладнокровием?

Под бельё нательное,

Ниткою суровою

Ладанку мамашину

Привязал по-новому:

«Будет всё по-нашему»…

К запаху соснововому

Гари смрад мешается —

Там, за лесом, зарево.

Тьма стеной сгущается

У костёла старого.

Всё, пора: предутренний

Сон особо сладостный.

Снег рассыпан пудрою —

Детям было б радостно…

Тридцать пять архаровцев —

Все бойцы отменные —

Льдом промёрзшей старицы

Шли, взбухая венами —

Тола за четыреста

Кил на них навьючили.

Ветер злой, задиристый

Месяц пас над тучами.

Вон и мост за кирхою.

Фрицы, рассупонившись,

Дрыхнут. В печке пыхают

У«гли. Им, не по'нявшим

Смерти всю коллизию,

Сладко спать за Родину —

Фатерлянд – Элизиум…

Тихо утро вроде, но

Шорохи невнятные,

Снега скрип сыпучего…

Ноги стали ватные —

Варежки колючие

Рты зажали – финками

Часовых порезали.

В штабель, к спинке спинкою,

Сгрудили по-резвому…

Три «быка» кирпичные

Тола рвать полтонною,

Плюс – гранаты личные —

Фермы там бетонные —

Крепко немцы делали,

На века, наверное…

След саней по белому,

Состоянье нервное:

– Под центра» закладывай,

Шевелись, соколики,

Свора едет лядова,

Здесь отряд – как голенький.

Только всё наладили,

Мотоциклы и́з лесу —

Белыми-то гладями —

Прям к мосту и вынесло.

Три машины фрицами

Позади набитые

С каменными лицами,

Злобные, небритые…

Взвода два эсэсовцев,

Как грачи по белому…

Пулемёты бесятся…

Выкрашенный мелом и

Пуль прошитый строчкою,

В снег упёрся кистями:

Не простился с дочкою…

Струйками по чистому

Насту кровь, как ящерка,

Понеслась… Фанерные

Тола пухнут ящики

Под центральной фермою.

Ток бежит по проводу

Прямо к детонатору —

Фейерверк по поводу

Гитлеровой матери.

Не делить с Ириною

Дочку и имущество —

Снег накрыл периною

Мёртвых и дерущихся…

Ладанка мамашина

Полыхает ссадиной —

В крови цвет окрашена

Под яремной впадиной.

…Взвод пришёл с потерями,

Выполнив задание.

«К звёздам через тернии»…

Что теперь рыдания…

На войне обычное

Дело – смерть за Родину…

Хоть совсем не личное.

Да и не природное.

Помню: август, восемьдесят пятый…

Тамбур… А вдали Череповец…

Мы студенты – всё же не солдаты,

Пьём с Серёгой – он по водке спец.

Горбачёвский трезвости подарок:

Три бутылки – аж за сорок пять —

«Воркутинки» с кепочкой, без марок —

Гадость, но другой нигде не взять…

Перестройка только накатила,

На югах пилили виноград

И вовсю ловили Чикатило,

А в Афгане полыхал Герат.

Мы посильную вносили лепту:

Стройку Всесоюзную вели.

В Приуральском пропахали лето,

Вдалеке от питерской земли.

Было трудно, весело и всяко:

Надрывали жилы, гнус кормя.

Но никто из нас не ныл, не плакал,

Не взывал никто: «Помилуй мя».

Строили и баржи разгружали

На подножном корме из тайги.

Были даже вписаны в скрижали

Края рек, туманов и пурги.

А в цветных долинах Гиндукуша

Наши пацаны вели войну…

Головы им резали и души

В моджахетском адовом плену.

Не Чечня – Афган – не Украина,

На чужбине дрались пацаны

И взрослели быстро на руинах

Той жестокой, проклятой войны.

Ну а нас ломала Перестройка:

То, что мы впитали с молоком,

С детства что вколачивали стойко,

Разом всё, в момент, пустили в слом.

И вот так, черствея и взрослея,

Превращались внуки Октября

В бизнесменов, воров и халдеев…

Может, перестраивались зря?

Это позже… А пока с Серёгой

В тамбуре – из дыма пять колец,

Впереди – до Питера дорога,

За окном плывёт Череповец…

Прошлый век, конец восьмидесятых.

Еле жив Союз, ушёл Афган.

Перестройка лапой волосатой

Рушит всё, круши'т, как ураган.

Горбачёв и Рейган пилят «Рашу»,

К власти рвутся Ельцин и Попов.

На народ плевали «слуги» наши,

Их слова не стоят медяков.

По талонам всё и по купонам:

Хлеб, картошка, мясо, молоко…

Беспредела волчие законы,