Здесь кончается подвиг любой.
Здесь и камень, покрытый патиной,
Дремлет в своде, довольный собой.
Чести Рима ждет каждая веха.
Тело дряхнет. Коснеет язык.
И не рифма, мертвое эхо
Мне звучит: «Умер Пан… Умер Бык…»
Ариана1
Ручьями и небом гремело ущелье,
И змеи скользили, и дальние льды
Сияли грядущим…
Друзья, неужели
Здесь песни Ригведы когда-то звенели,
Здесь воды той смой первокупели?
Не здесь ли тибетские ветры напели
Нам разума радость и муку мечты?..
Но
чувства
забыты!
Четвер-
тый день
Солью
на спинах —
Борьба
идей.
Солью
и потом,
И пылью
троп —
Просто работа!
Просто работа!
Просто работа! —
ВОЙНА
МИРОВ.
Топот архара.
Круги орлов.
Сухости ярость.
И клекот слов.
Скалы и камни.
И грань хребта.
Камни!
Не видно ни черта.
Камни!
И как бы
Не шёл вперед,
В камень уткнется
Кровавый рот.
Русло сухое.
И сух арык.
Каменным кажется
Даже крик.
Друг каменеет,
Лопатой стуча.
Ах, до чего
Земля горяча!
Камни! И как бы
Не шёл вперед,
В камень уткнется
Кровавый рот…
Вчера лейтенант подорвался на мине.
Сегодня в заслоне, истратив запас,
Серега побрел по тюльпанной долине
С последней гранатой…
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
В какой-то час,
В мгновенье какое-то
Не забудьте,
Как закружили тюльпаны синь!
Как улыбался
Аллаху и Будде
В небо
взлетающий
с-ы-ы-ыын!
Руси…
«А сын сказал: «Желаю, батя…»
А сын сказал: «Желаю, батя,
Повоевать в Джелалабаде!»
Он был и молод и горяч,
Он ухватил свой верный молот,
Чтоб молнией живой расколот
Был сарацинов клич и плач.
Но что ж молчание хранишь
Ты, знавший Шипку и Париж?..
В последний раз ты видел сына…
Охрипло горло муэдзина.
Над Гиндукушем встал набат,
И запылал Джелалабад.
О чем лепечет перепелка?
О чем напомнила карболка?
О чем ты стонешь, исполин,
Харбин знававший и Берлин?
О том, что рушатся ущелья,
О том, что нет тебе прощенья,
Хоть ты ни в чем не виноват…
(Когда б не этот «хазават»…)
О том, что ночью на Саланге
По-русски молятся «салаги».
Струятся души их, как пар,
Под смертный вопль – «аллах акбар!»
Спасать силком – пустое дело.
О доброте душа радела,
Но ты не в те пришел края
Класть жизнь «за други за своя».
Здесь на последний оклик: «Брат!»
Огнем дохнет Джелалабад.
Довольно, друг…
Довольно, друг, проклятий и хулы,
Довольно преждевременных прощаний.
Я не прошу ни мира, ни пощады,
Я правды не хочу из-под полы.
Из-под полы, с оглядкой, на ушко,
В кармане кукиш, холодок под сердцем:
– Слыхать, опять не спится иноверцам!
Ан, золотым крикливым петушком
Кудахчет с телевышки комментатор.
– Что комментатор! Поголовно врут.
В Америке, слышь, отыскался Брут,
А победил – так сволочь и диктатор.
– Нет, нет святых, наглеет сатанизм.
И Брут нет, есть транснациональный
Картавый спрут – он силой инфернальной
Сосет народы…
– Этак пароксизм
Последний грянет.
– Непременно грянет!
Пошлятина и серость так и прут,
Ползут и душат – тоже добрый спрут.
– Да, доигрались. Мол, стираем грани,
А стерли зубы…
Милые мои!
Радетели России и семьи,
Родители намеков и шептаний,
Политик, экономик знатоки
Провидцы руку моющей руки,
Пророки всех брожений и шатаний,
Вам горла поперёк! – любой успех,
Вам невдомёк, что, может, больше всех
Вам! вам он нужен – лжи фальшивый колос.
Вы все рабы бесплодной молотьбы…
Неотделимо слово от судьбы.
Без голоса – не гаркнуть во весь голос.
Почти греческая эпитафия
Петру Степанову
Я погиб возле Трои.
Мы там с корешами троили.
Меня звали Патроклом.
А мать называла Петром.
Возле стен коммунизма
друзья меня в яму зарыли.
Возликуй, Капитал!
Пошевеливай вёсла, Харон!
«– Какая же вера у вас, мужики?..»
– Какая же вера у вас, мужики?
– Нема ей! Своёму своя.
– А доля какая у вас, мужики?
– Работа, забота, семья.