Отец был зол, но не взбешен, как накануне. Хотя долго ли ему выйти из себя.

– Был бы не виноват, никто бы его не обвинял.

– Но… его ведь отпустили… признали невиновным…

– Знаем мы, как его признали. Мамаша откупилась и все дела. Значит, так. Если я ещё хотя бы раз узнаю, что ты с ним встречалась, что ты к нему хотя бы на пушечный выстрел приблизилась… ты ой как пожалеешь. Я тебя предупредил. Вы все у меня бедные будете. С завтрашнего дня не смеешь и шагу из дома без моего дозволения, поняла? И даже имя этого ублюдка в моем доме не смей произносить. Тебе ясно?

Отец сжимал и разжимал огромные, как кувалды, кулаки, глядя на неё исподлобья так, что внутри всё леденело.

Оля кивнула и, развернувшись, пошла в свою комнату, чувствуя себя приговоренной без малейшей надежды на помилование.

21. 21

Каждое утро теперь Оля ходила с матерью на рынок. Раньше она ненавидела торговать овощами и даже немного стыдилась. Но после двух дней затворничества, когда отец не позволял ей и шагу ступить со двора, она почти обрадовалась. Вряд ли, конечно, удастся ускользнуть от матери и сбегать проведать Ромку – на это Оля даже не надеялась, но хотя бы вырвется на время из этого душного плена, каким казался ей родной дом.

Первый день на рынке на них косились, но помалкивали. А ближе к вечеру одна из торговок, Неля, которая в течение дня потихоньку прикладывалась к фляжке, не удержалась. Не глядя на Олю, она обратилась к матери:

– Ну что, Галка, как там жених твоей Ольги?

Мать испуганно на нее воззрилась. Пожав плечами, ответила:

– Откуда мне знать?

– Ой, глядите-ка. Месяц назад ты нам тут пела и хвастала, какого завидного женишка твоя доча отхватила. Сына самой Стрелецкой! – Неля пьяно захохотала. – А что теперь? Не хвастаешься уже? Помалкиваешь в тряпочку. Женишок-то с говнецом оказался. Порченный. Хозяйство ему не вырвали? Нет? А жалко. Попадись он мне, я бы вырвала!

Мать понуро молчала. Тогда Оля, откуда только решимость взялась, перебила её:

– Рома ни в чем не виноват! Его оклеветали. А вы все повторяете, как попугаи!

Выпалила и сама испугалась. Ещё и мать её пребольно пнула под прилавком ногой.

Неля расхохоталась на всю площадь.

– Бабы, вы слышали? Эта сопля ещё и защищает его, насильника этого паскудного!

Тут же подключились и другие торговки:

– Ой, дура!

– Ты бы хоть не позорилась!

– Была бы гордая девка, бросила б его, а покрывать его грязь, фу…

Мать пошла пунцовыми пятнами, занервничала так, что у нее стало дергаться лицо. И вдруг каким-то дребезжащим, срывающимся голосом выкрикнула:

– Перестаньте! Что вы к ней пристали? Моя Оля ни в чем не виновата! Что бы ни сделал Стрелецкий, Оля тут ни при чем! Она и так с ним порвала. Она и так мучается. А вы… – мать затрясла головой, точно у нее припадок. Но затем замолчала и даже как-то ещё сильнее съежилась, словно ожидая града усмешек и оскорблений.

Однако ее речь подействовала, и галдеж стих. Даже Неля сдулась.

– Не, ну ладно, ладно. Успокойся, Галка. Никто твою дочь не трогает. А ты, Ольга, молодец, раз порвала с этим ублюдком. И не защищай его, у него и без тебя защитнички найдутся. Он и так тебя знатно опозорил на весь город. Ему-то что? Денежки заплатит, откупится и другую дуру себе найдет, а тебе здесь жить…

После того раза торговки к ним больше не привязались, но покупатели смотрели на Олю и её мать, как на прокаженных. И никто у них ничего не покупал. Было даже так: подошла женщина к их лотку – поскольку у них было свободно – и стала рассматривать зелень, помидоры, кабачки. Отобрала себе кое-что, уже и за кошельком потянулась, как другая тётка, покупавшая по соседству, подозвала её на пару слов. Что-то нашептала, затем с чувством выполненного долга взяла свои сумки и удалилась. Женщина тоже извинилась и ушла, так ничего и не купив.