– А почему тебе нельзя со мной ходить? Что в этом плохого? Мы же просто… общаемся.

Оля тогда замялась. Ей явно не хотелось отвечать, но в то же время, наверное, не желала оставлять какие-то недомолвки между ними.

– Я тебе расскажу, только это секрет! Правда, многие и так догадываются, соседи – так точно. Но всё равно – ты никому не говори. Хотя это давно было, несколько лет назад, Пашка ещё в школу не ходил. Так что уже подзабылось.

Она замолкла ненадолго, словно собираясь с духом.

– В общем, у меня же была старшая сестра. Аня. Она другая была, смелая. Папу не боялась. Ну, может, боялась, но не так, как мы все. Вот он запрещал ей ходить в клуб на дискотеки, а она ходила. Тайком от него. Через окно потом назад пробиралась. Но однажды она сильно задержалась, почти до утра. Отец тогда полночи на маму орал, хотя мама тут при чем, да? А когда Аня вернулась, еще накрашенная такая, в мини, отец прямо из себя вышел. А, ну еще она там, наверное, выпивала с подругами, а он учуял. В общем, отхлестал ее ремнем. По рукам, по плечам, ну куда придётся. За волосы ещё оттаскал. Сказал, мол, теперь вообще чтоб ни шагу за порог без его позволения. А Аня на следующий день, пока отец был на работе, собрала сумку и ушла из дома. Она уже тогда училась в техникуме на парикмахера. И стала жить в общаге на Заводской. Отец всех собак тогда на маму спустил. Как будто это она виновата! Но попробуй ему слово скажи…

Оля снова взяла небольшую паузу, видимо, начиналась самая тяжёлая часть истории.

– А потом пошли слухи, что она стала крутить с каким-то мужиком. Женатым. Он, типа, к ней в общагу ходил, на ночь оставался, и её из-за этого выселили. Там такое нельзя. Нарушение правил. Куда она из общаги перебралась – мы не знали. Мама ходила ее искала. Втайне от отца, конечно. Потом плакала полдня. Я спрашивала, что случилось. Но она только сказала, что Аня себе жизнь сломала и не дай бог папа узнает. А спустя месяц Аня вернулась. Ну, то есть пришла с сумками, попросилась пустить домой. Сняла пальто, а у нее живот уже видно. И отец… он ее выгнал. Представляешь? Мама плакала, просила оставить Аню, так он тогда чуть и маму не ударил, такой был разъяренный. Орал на Аню, что она – гулящая и позор семьи. Что лучше никакой дочери, чем такая. Ну и сказал, где нагуляла – туда и иди. Но он мог проораться и потом успокоиться. И в конце концов уступить, ну, разрешить остаться, если бы она прощения попросила, если бы пообещала хорошо себя вести. Мама ее умоляла. Догнала её во дворе и упрашивала. Но Аня гордая. Ушла. Насовсем. А отец и правда её из жизни вычеркнул. Даже говорить про неё не разрешает. Отрёкся, понимаешь? От собственной дочери. Будто её и не было.

– А где сейчас твоя сестра?

– Умерла, – вздохнула Оля.

– Ничего себе… Мне жаль. А ребенок… она родила?

– Нет, – покачала головой Оля. – Там какая-то мутная история была. Мама подозревает, что Аня хотела сделать аборт, подпольно, ну и… вот.

– А зачем подпольно? Какой-то прошлый век… прости. Сейчас ведь можно в больнице, если уж на то пошло.

– У нее срок вышел. Ну, там есть какие-то сроки, когда ещё можно. А у нее уже было нельзя. Я точно не знаю, как там и что было. Она же уехала из Кремнегорска. Мы узнали про неё, когда она уже в больнице лежала с перитонитом. Не у нас, в Копищево. Мама туда, конечно, сразу отправилась, но Аню не спасли. Там её и похоронили. А отец… он денег маме дал на дорогу, ну и так, но сам не поехал. Даже на похороны. И ни разу про нее не вспоминал больше. Говорю – просто вычеркнул. Вот такой он человек.

Так что после Олиного рассказа Ромка просто не мог подвести её под монастырь, пусть его и снедало жгучее желание увидеться.