Ольгин муж скорбно молчал, обронил только: "А я предупреждал. Я всегда говорил  – от неё добра не жди".

Затем он вышел с ребёнком во двор – у мелкой с рождения проблемы с сердечком были и все эти опереточные страсти могли ей очень навредить. Ольга же истерила битый час, собрала все эпитеты древнейшей женской профессии, куда зачислила Полину, даже по щеке ударила, когда та в ответ нелестно прошлась по её благоверному.

Полина сперва беззлобно огрызалась и насмешничала, как будто вся ситуация её просто забавляла, хотя на самом деле прямо убиться хотелось, так было невмоготу. Но, считала она, станешь показывать, что тебе плохо или стыдно – начнут клевать ещё сильнее. Получив оплеуху, она тотчас вспыхнула, схватила ветровку и выскочила из квартиры, оттолкнув мать и сестру – те не хотели выпускать. Промчалась через двор мимо Ольгиного мужа и маленькой Сашки. Свернула на остановку, села в первую же подошедшую маршрутку, просто чтобы уехать куда угодно, чтобы не кинулись догонять и останавливать. Щека горела. В голове стучало «Ненавижу их всех!».

Немного успокоившись, Полина пересела на автобус и доехала до институтского общежития – там жил Валера. Пока поднималась по лестнице, вновь подбирала слова, чтобы он понял, что интрижка та дурацкая с замдеканом давно осталась в прошлом и вообще для неё ничего не значила. Что любит она его, Валеру, и только с ним ей хотелось по-серьёзному, а не просто поразвлечься. И плевать ей, что у него нет ничего за душой. Это уже были претензии сестры. Это она фыркала: «Голь перекатная». А для Полины Валера – лучше всех.

Но Валера тогда всё это даже слушать не пожелал. Грубо схватил за волосы, вытолкал из комнаты, да ещё таких слов наговорил, что Ольгины оскорбления показались детским лепетом. Орал на весь коридор, крыл матом, и все слушали, даже из комнат своих повылазили. Осуждали, презирали, посмеивались. Хотя некоторые наоборот пытались угомонить Валеру.

После такого потрясения ехать домой не хотелось. Несколько часов Полина бесцельно бродила по городу, как неприкаянная. Лишь бы двигаться, не останавливаться ни на минуту – это почему-то отвлекало и немного притупляло боль. Вернулась домой ближе к ночи. Сестра уже уехала, а родители обиженно молчали.

Наутро всей семьёй собирались поехать на дачу, выкапывать картошку. Полину попросили посидеть с Сашкой. Она вяло отказывалась – какая из неё сейчас нянька? Ей даже с постели вставать не хотелось. Но сестра наседала.

– Я не обязана нянчить твою дочь! – в конце концов, взвилась Полина, – Ты руку на меня вчера подняла, гадостей наговорила, а я теперь с мелкой сиди, сопли ей подтирай? Ну уж нет! Твоя дочь – ты с ней и возись, а я вообще детей терпеть не могу.

Сестра от негодования шла пунцовыми пятнами.

– Поля, зачем ты так? Это же твоя родная племянница, - упрекала мама.

– И что? Её сопли, нытьё и капризы должны мне теперь нравиться? Говорю же – я не выношу детей. Это же у нас Олечка – вся такая идеальная и добропорядочная. Только, думаешь, мама, почему она так рвётся с вами на картошку? Да потому что она сама уже на стены лезет от Сашкиного плача. Вот и готова ухватиться за любой повод, лишь бы отдохнуть от ненаглядной дочечки. Спроси-спроси её, как она из дому убегала, чтобы хоть час свою дочь не слышать. Только правду она всё равно не скажет.

– Что ты несёшь? – взвизгнула Ольга.

– Я всего лишь повторяю слова твоего мужа. Он врёт?

Ольга растерялась, открыла и закрыла рот, как будто ей вдруг стало не хватать воздуха.

– Он не мог такого сказать! Ты всё сочиняешь! Ты так назло говоришь, чтобы мы поссорились. Ты нам просто завидуешь.