- Объявления с утра распечатаю, и расклею. Любят, не любят, но если у кого-нибудь есть свободная комната хоть на время, то пустят. Не бесплатно же. А ты в интернете посмотришь, пообзваниваешь риэлторов, - оживилась я, ведь не бывает безвыходных ситуаций, и у нас не всего три дня, а целых три дня в запасе. – Странно, конечно, что нас не любят, я только поняла это.

- Так здесь бордель был, в этой квартире, - хихикнула подруга. – Нас потому и пустили, документов не спросив, я им за это десятку накинула, и лишь свой паспорт показала мельком, запретив копию снимать и фотографировать. Ну и соседи тоже уверены, что мы проститутки, вот и не любят.

Закрыла глаза, чтобы не видеть веселого лица Кати. И она говорит мне это сейчас! Что мы… что моя дочь живет в бывшем борделе! Да мне и трех дней не надо, все сбережения соберу, попрошу авансы у родителей учеников, и завтра же съеду.

Вот только куда?

Бордель… ужас какой!

- Да не расстраивайся ты! Вер, ну где мне было квартиру искать тогда? Мы в чужом городе, ты сама не своя была на моих руках. По первому объявлению позвонила, объяснила ситуацию, что документов нет, но платить обещаем без задержек, и меня на осмотр пригласили.

- Бордель! – шумно выдохнула я. – Кать, так ведь это у меня паспорт липовый, не у тебя! Уж могла бы и договор составить, у тебя-то паспорт с собой. И сейчас что нам мешает снять квартиру на твое имя? Ничего ведь не мешает! Да даже необязательно официально все делать, с договором, но бордель, черт возьми?

- Нет, пусть меня тоже мертвой считают, - весьма агрессивно ответила Катя, чем удивила меня.

- Ты же сама предлагала, что пора нам…

- Не пора. Я глупость сказала. Не пора! – повысила она голос, и я шикнула в ответ, чтобы потише была.

Странная Катя какая-то. То предлагает перестать прятаться, зная, что я не соглашусь. Зато теперь сама почему-то хочет продолжать в тени оставаться. Почему, интересно? Ей не от чего прятаться, в отличии от меня, ведь нет у подруги такого прошлого.

Бросила ведь все, со мной уехала влегкую, даже вещи не взяла, даже украшения, от бабушки доставшиеся. А я в таком шоке была все это время, что так и не додумалась спросить: а почему?

- Ладно. Но нам может и не повезти так, как с этой квартирой, и паспорт предъявить придется, - я пытаюсь быть рассудительной, варианты просчитать, но вся эта ситуация мне не нравится. – У меня дешевая подделка, а не паспорт, да любой мало-мальски адекватный человек сразу раскусит, что это подделка. Кать, если что, придется все же тебе свой предъявлять. Мы ведь не в розыске, не преступницы какие-нибудь, и нет смысла так прятаться.

Поверить не могу, что это я уговариваю подругу выйти из тени, а не она меня. Я бы давно документы восстановила, если бы не все проблемы, что на меня свалились: сначала мне отвратительно было даже вспоминать обо всем, что случилось, а затем я поняла, что не хочу больше быть Вероникой Евгеньевной Гарай.

Имя не мое, отчество тоже, да и фамилия… она ведь по семье дается, а Гараи мне не семья.

А затем я узнала, что жду ребенка, и все стало еще сложнее.

- Это ты не прячешься, а вот я… нет, Вера. Но объявления ты можешь распечатать, да и по сайтам с недвижкой неплохо порыться. Но никаких договоров, никаких документов – ни твоих, ни моих. Мы обе мертвы, ты сама этого хотела, помнишь? Или от Влада ты больше не прячешься?

Влад.

Имя горечью отдает, виной полынной и, немножечко, триумфом, что он хоть сколько-то наказан. Пусть и всего день в больнице провел, я ведь узнавала. Как чокнутая обзванивала все по списку, притворяясь его секретаршей, и выяснила, что могла: по сути, ничего о его состоянии, но самое главное мне сказали – его выписали, он дома.