Поэтому внутренне подбираюсь и хватаю Мадину за руку. Она смотрит сначала на меня, потом переводит тяжёлый недовольный взгляд на Харитона, вздыхает и приостанавливает фильм.

– Чем обязаны такой честью? – ехидничает.

Он не отвечает, только рявкает:

– Выйди, Мадина!

А у самого – замечаю – желваки так и ходят.

Моя сиделка поднимается с постели, становится напротив него и складывает руки на своей немаленькой груди.

– Я бы с радостью, – продолжает она тем же нахальным тоном, – но у меня здесь, вообще-то, пациент. А я клятву Гиппократа давала. Не навреди и всё такое…

– Мадина, – бесится и дальше Харитон, а я молчаливо наблюдаю за их перепалкой, – добром прошу. Слиняй! Нам с моей невестой, – он нарочно выделяет это словосочетание, – нужно поговорить. О свадьбе. У нас тут почти семейное дело. Третий лишний, усекла? – изгибает бровь, выразительно уставляется на свою собеседницу.

Но Мадина непреклонна. Она отходит, садится в кресло, закидывает ногу за ногу и сажает себе на колени Монстрика, который, кстати, весьма недовольно поглядывает на Харитона. Должно быть, тоже ловит исходящие от того недобрые флюиды.

– А я тоже – часть семьи. Скажи же, Ась?

Восхищаюсь ею – она ни на минуту не усомнившись, бросилась меня защищать. Как львица своего львёнка.

Поэтому киваю, поддерживая её легенду:

– Да, Мадина мне – как сестра. У нас нет друг от друга секретов. Если есть, что сказать, говори при ней.

Я отлично пониманию – Шелюхе он ничего не сделает. Её защищает брат, с которым Харитону ссорится ну совсем не с руки. А, стало быть, при ней ничего не сделает и мне. Поэтому и держусь за неё, как за спасательный круг… И ещё – меня очень трогает, как Мадина меня защищает. Совершенно бескорыстно, просто понимая, что мне нужны помощь и защита.

Но Харитон не сдаётся, снова включает Монстра и рычит:

– Кажется, вы обе – берега потеряли, – произносит нарочито тихо и вроде бы спокойно, но я-то вижу, как в нём всё клокочет от гнева. – Это мой дом, и здесь я распоряжаюсь, кому, что и когда говорить. Поэтому если я сказал вон – значит, вон! – вызверяется на Мадину. – И чтобы было понятнее – ты уволена. На хрен!

Мадина подскакивает, обливает его волной холодного презрения и выплёвывает:

– Хорошо, я уйду, но и брата с собой прихвачу. Нечего моему Димону делать рядом с таким уродом, как ты.

Она идёт к двери, а Харитон орёт ей вслед:

– Да-да, валите оба. Мне тут иуды-заговорщики не нужны.

Значит, он всё-таки слышал про план и, когда за Мадиной с громким хряпом закрывается дверь, Харитон подтверждает мои догадки:

– Ну что, дорогая, поговорим о планах? – он выплёвывает эти слова, а у меня начинает мазаться и плыть реальность, потому что я чувствую, как ко мне подкрадывается и накрывает паника. – Знаешь, чем я занимался сейчас, пока вы тут с этой… Шелюхой заговоры чинили?

– Нет, – мотаю головой.

Но это «нет» – не ответ на его вопрос. Это просьба, мольба. Остановись! Он не понимает, не слышит.

– Тоже планировал, – ухмыляется он, недобро так. – Нашу свадьбу. Хотел, чтобы всё было по высшему классу. Запугал этих флористов-хуистов. Чтобы сдёрнуть не думали. Для моей Сероглазки старался, – произносит, и я понимаю: за своей резкостью он прячет боль. – Так почему, мать твою, почему, Анфиса? Что за планы, на хрен, за моей спиной?

Меня колотит, но он пока ещё не предпринимает ничего злого или болезненного. Просто нависает и смотрит, будто душу своим взглядом вспарывает и наружу всеми потаёнными уголками выворачивает.

Но мне нечего ему ответить, только лепетать:

– Я всё объясню, – и сжимать пальцами подушку, потому чернота уже мельтешит перед глазами тёмными мошками. Тянет лапы, чтобы утащить…