Другая тема бабушкиного письма – та, что меня порадовала, – касалась возможного переезда в Каддагат.

Каддагат – я же там появилась на свет! Каддагат был овеян бабушкиной любовью и лаской, согревавшей милые, недолгие дни моего детства. Каддагат – место, которое хранилось у меня в сердце как родной дом. Каддагат, самой природой облеченный в мечту о красоте. Каддагат, Каддагат! Каддагат – ничего другого мне не нужно, Каддагат навсегда!

Погруженная в свои мысли, я даже не чувствовала унылой зимней стужи и сидела без движения, прислонясь к стволу акации, пока не пришла Герти, чтобы позвать меня пить чай.

– Я знаю, Сибилла, что сегодня твоя очередь накрывать стол к чаю, но я сделала все сама, чтобы не допустить скандала. Мама тебя обыскалась, а потом предположила, что у тебя, скорее всего, очередная истерика.

Миловидная крошка-примирительница! Она нередко меня выгораживала.

– Понятно, Герти, спасибо тебе. Я твоя должница, буду накрывать чайный стол два вечера подряд… если, конечно, тут задержусь.

– Если тут задержишься? В каком смысле?

– Скоро меня здесь не будет, – сказала я, внимательно вглядываясь в ее личико, чтобы понять, не безразлична ли ей эта весть: уж очень я изголодалась по любви.

– Ты задумала сбежать, потому что мама тебя вечно ругает?

– Да нет же, глупышка! Я переезжаю в Каддагат, к бабушке.

– Насовсем?

– Да.

– Правда?

– Да.

– Честное слово?

– Да, честней не бывает.

– И больше никогда не вернешься?

– Ну, насчет «никогда» сказать не могу, но уезжаю насовсем, если человек может планировать свое будущее. Ты расстроилась?

Да, она расстроилась. Детские губы дрожали, миловидное голубоглазое личико вытянулось, по щекам тут же потекли слезы. Все эти подробности я отмечала с жестоким удовлетворением. Ее сожаление было незаслуженным, ведь я, при всей любви к сестренке, всегда была слишком погружена в себя, чтобы быть с ней по-настоящему доброй и заслужить ее обожание.

– А кто же мне будет рассказывать сказки?

У меня вошло в привычку рассказывать ей истории, рожденные моим богатым воображением. В благодарность она меня покрывала, утаивая, что я ночами сижу за столом и пишу, вместо того чтобы лежать в кровати. Должна же я была как-то заручиться ее молчанием: ведь она, моя Герти, которая беззаветно в меня верила, пару раз проснулась в несусветные часы и застукала меня за ночными бдениями, отчего так испугалась за мой рассудок, что уже готова была позвать отца с матерью, – мне с трудом удалось ее остановить. Но я взяла с нее слово хранить тайну и после того случая получала изощренное удовольствие, когда своими россказнями вызывала у нее – по собственной прихоти – смех, неподдельное изумление или слезы.

– Ты с легкостью найдешь другую рассказчицу.

– Нет, ты лучше всех. А кто будет меня защищать от Хораса?

Я прижала ее к груди.

– Герти, Герти, обещай, что будешь меня любить – хоть немножко, но вечно – и никогда-никогда-никогда меня не забудешь. Обещай.

И Герти, опустив голову мне на плечо, подставив слабому сиянию зимнего солнца свои золотистые волосы, дала мне слово – нетвердое слово ребенка-мотылька.

NB. Эта часть занудлива и эгоистична. Ее лучше пропустить. Мой вам совет.

С. П. М.

В раннем детстве меня переполняли мечты о великих делах, которые я совершу, когда вырасту. Амбиции мои были беспредельны, как буш, где проходит моя жизнь. С возрастом до меня дошло: я же девочка – будущая женщина! Всего лишь девочка – и ничего более. Для меня стало настоящим потрясением то, что брать этот мир за жабры и побеждать судьбу дано только мужчинам, а женщины обречены, фигурально говоря, сидеть со связанными руками и терпеливо страдать, пока волны злого рока беспощадно швыряют их туда-сюда, награждая синяками и шишками. Осознание вылилось в привычку к этому ярму; я перестала горевать, что родилась девочкой, и смирилась с этой гранью своей участи. Более того, я убедилась, что быть девчонкой не так уж плохо, но тут на меня свалилась ужасающая истина: я – страшила! Эта истина отравила все мое существование. Я терзаюсь днем и ночью. Такой болезненный струп не заживет никогда: он подобен чудищу-хобгоблину, от которого не отделаться никакими силами. В связи с этим адским клеймом за мной закрепилась репутация шибко умной. Час от часу не легче! Девочки, девочки! Если у вас есть сердце, а значит, и желание со временем обрести счастье, собственный дом и мужа, то ярлык шибко умных вам не грозит. А в противном случае он вытолкнет вас, как прокаженных, из предсвадебной гонки. Поэтому, едва заподозрив у себя такой недуг, как интеллект выше среднего, да еще вкупе с незавидной внешностью, спрячьте свои мозги, скомкайте ум, притворяйтесь глупышками – для вас это единственный шанс. Если женщина хороша собою, ей прощаются все недостатки. Пусть она порочна, скучна, лжива, легкомысленна, бессердечна и даже умна – была бы только приятна глазу, и от поклонников у нее не будет отбоя, потому что в этом мире мужчины по-собачьи ловят самый лакомый кусок, чтобы утвердить свое верховенство и внушить подобострастие остальным. А неказистой женщине никогда ничего не прощают. Участь ее такова, что родители неказистых новорожденных дочурок того и гляди станут умерщвлять их в колыбели.