Было сложно писать Наоми грубые письма, пока я смотрел, как моя мать слабеет с каждым днем. Когда ушел отец, я использовал письма к Наоми как возможность выпустить злость, с которой он меня оставил. Но когда мама заболела, когда стало ясно, что она медленно умирает, я чувствовал только отчаяние. Она не хотела оставлять меня – ее забрали у меня против воли.
Когда моя мать заболела, письма Наоми стали необходимым отвлечением.
Дорогая Наоми.
Ты не поступишь ни в один из колледжей, куда подала документы, потому что ты не так умна, как думаешь. Твои родители и учителя врали тебе все эти годы. Ты, скорее всего, даже не выпустишься. Директор объявит твое имя, даст пройти к сцене и, вместо того чтобы поздравить, как остальных учеников, скажет, что ты провалилась и тебе надо заново начинать старшие классы. Все последние четыре года. Это будет ужасно унизительно, но я буду не особо удивлен.
С любовью,
Лука
Отвлекаясь от школы, не будучи маминым поваром или шофером, я ловил себя на том, что изучаю страничку Наоми. Раз за разом просматривал все фото, которые видел сотни раз, прежде чем перейти к новым, которые еще не видел. Она постила что-то свежее почти каждый день. Я гадал, знает ли она, что ее личные мысли доступны всему миру. Знает ли она, что я могу прочесть все то, что она не пишет в своих письмах. Иногда она публиковала что-то смешное, иногда рассказывала о том, что планирует делать в тот день, а иногда ругалась на то, как ее обижали. Если учесть мою слежку в интернете и письма, которые она присылала мне с пятого класса, мне начинало казаться, что я знаю ее. Я сомневался, что ее друзья догадывались о том, насколько черное у нее чувство юмора.
Я немного ревновал каждый раз, когда она выкладывала фото с каким-то парнем. Я предполагал, что это может быть ее парень, потому что некоторые посты были про него. Я переживал, что она перестанет писать мне, если узнает, сколько времени я провел, разглядывая ее фото и читая то, что она написала на своей странице. Иногда я засыпал, представляя, что это я обнимаю ее на фотографии, которую она выложила.
Как-то раз рано утром, пока мама еще не проснулась, я набрал в поисковой строке имя своего отца, но так и не смог найти его профиль. Я пытался звонить ему, но звонок шел прямо на чужую голосовую почту. Знал, что так будет. Не в первый раз пробовал звонить на его старый номер.
Я не скучал по нему: он сделал свой выбор. Но все равно от злости швырнул телефон на кровать и проследил, как он отлетел и ударился о стену, прежде чем упасть на пол. Было несправедливо, что отец оставил меня одного разбираться со всем этим. Я ненавидел его за то, что он где-то там наслаждался жизнью, не заботясь о том, что в мире есть моя мать, я и то, с чем нам приходится справляться.
Подобрав телефон, я увидел свежую трещину на экране. Пнул угол кровати и выругался. Во мне кипела злость на телефон, на отца и в этот момент даже на мать.
Я ненавидел себя даже за само наличие такой мысли. Я злился на рак, а не на нее. И на свое желание, чтобы отец был здесь и помог нам преодолеть все это. Но он был нам не нужен. Я просто хотел бы, чтобы он позвонил.
Здоровье матери ухудшилось к концу апреля. Она не должна была дотянуть до мая, но цеплялась за жизнь, как только могла. Она твердо решила дожить до моего выпуска. Когда я перелистнул календарь на май, у нас возникло ощущение, что мы достигли некоего рубежа. Мама превзошла свою болезнь, пусть даже на день.
А потом прошел еще один день, и еще один, и, прежде чем мы успели это понять, наступил конец мая. Маме не становилось лучше, и большую часть времени у нас в доме дежурила медсестра из хосписа. Она следила за тем, чтобы маме было удобно. Каждый день был лишь еще одним днем выживания, еще одним днем ожидания, что он будет последним.