Через секунду до меня доходит, что девочка не обзывается, а пытается произнести мое имя.

– Может, тебе лучше ее отпустить? – предлагаю я. – Вдруг она ядовитая?

– Глупая. Гусеницы ядовитыми не бывают. – Девочка подставляет гусенице вторую ладошку. Мы смотрим, как та переползает с одной руки на другую. – Эта превратится в мотылька.

– Неужели? – Я снова оглядываюсь. Энн приедет с минуты на минуту, и я боюсь, что после моего ухода ребенок останется без присмотра взрослых. – Где твои родители?

– Мама моет ванную. Она не знает, что я здесь.

– Тебе бы пойти домой, пока она не заметила, что ты пропала, и не начала волноваться.

Девочка корчит рожицу.

– А можно взять домой гусеницу?

Я на минуту задумываюсь.

– Лучше положи на куст, где нашла. Так она соорудит кокон и станет бабочкой.

– Мотыльком, – поправляет меня девочка.

– Ну да.

Энн сигналит, подъезжая к обочине. Девочка бежит к кусту отпускать гусеницу. Я бросаю рюкзак к Энн на заднее сиденье, а потом смотрю с пассажирского, как ребенок исчезает в подъезде.

– Чья это девочка?

– Без понятия, – говорю я. – Она живет в моем доме и считает, что меня зовут Гномик.

– Гномик? Я обязана это запомнить!

– Пожалуйста, не надо.

– Ну что, хочешь полетать в первый раз, Гномик?

– Я слегка нервничаю, Аннет.

Энн кривится.

– Ладно, ладно, прости. Забудь, что я тебя так назвала. – Мы обе какое-то время молчим, пока она везет нас в аэропорт. – А вот нервничать не надо. Знаешь, насколько редки авиакатастрофы?

– Я волнуюсь не поэтому.

И я сразу же сожалею об этой фразе. Бояться авиакатастрофы куда проще, чем объяснять, почему я так парюсь из-за перелета.

Энн хмурится на меня.

– А почему тогда?

– Неважно. Это глупо.

– Сама заговорила.

– Давай оставим это. Наверняка все будет хорошо. – Я сама себе не верю, но должна хотя бы притворяться нормальной.

– Ты боишься, что тебя стошнит, да? – уточняет она. – Тебя укачивает?

– Да, точно, – вру я. – Меня даже на «Русских горках» тошнит.

– Справишься. Меня раньше каждый полет тошнило. Я научу, как с этим справляться.

– Спасибо.

Теперь у меня есть два повода для волнения. Я даже не думала, что могу себя заблевать, если сяду в самолет.

Мы доезжаем до аэропорта, и Энн паркует машину на стоянке. Я делаю глубокий вдох. Теперь я нервничаю куда больше, чем отъезжая от дома.

– Я забыла загранпаспорт, – говорю я. – Наверное, уже поздно за ним ехать, да? Давай вернемся.

Энн закатывает глаза, хватает меня под руку и тащит к зданию.

– Чтобы лететь в Калифорнию, загранпаспорт не нужен.

Я чувствую себя невесомой, пока она тянет меня к разъезжающимся дверям в аэропорт. Я потею, но в то же время мне холодно. Если бы Энн обернулась, ее бы точно напугала моя бледность. Подходя к стоп-линии, я смотрю на агентов Управления транспортной безопасности. Один из них встречает мой взгляд, и я отвожу глаза, надеясь, что не привлекаю к себе слишком много внимания.

Мы доходим до рамок металлоискателей, и, наклонившись к Энн, я шепчу:

– А если меня не пропустят?

Та смеется. Явно считает, что я шучу.

– А что, у них есть причины?

– Не знаю. Может быть. Меня ведь не заставят снять одежду?

Энн осматривает очередь перед нами.

– Не вижу, чтобы еще кто-нибудь раздевался. На то и придумали эти сканеры. Но я не буду жаловаться, если тот парень с татухой на бицепсе скажет, что ему надо меня прощупать.

– Какой парень?

Не помню, чтобы у кого-то из агентов были татуировки.

– В синей рубашке, – уточняет она.

– Он не сотрудник, Энн. Он… – Парень с тату раскладывает коляску, и женщина, несшая на руках грудничка, кладет его туда. – Он пассажир. Женатый. И с ребенком.

– Все равно жаловаться не буду.