Я направилась к столу с монитором и увидела на книжной полке подарочный экземпляр Камасутры. Взяла её в руки, чувствуя приятный запах новой книги.

«Интересно, кто же подарил нашей Людмиле Захаровне такую нужную книжку?!» – горько про себя усмехнулась я, вспомнив с каким удовольствием мы с Глебом изучали это замечательное индийское пособие… В этот момент послышались приближавшиеся шаги. Я узнала голоса начмеда Муранова Григория Ивановича и главной медсестры. Застигнутая врасплох с Камасутрой в руках я машинально втиснулась между шкафами и была невидима для входящих, зато в стекле дверцы книжного шкафа весь кабинет у меня был как на ладони.

Они буквально ворвались в кабинет, и Людмила Захаровна тут же заперла дверь на ключ. Начмед быстро скинул с себя белый халат и синий, трикотажный свитер. Потянулся руками к ремню брюк.

– Милочка, давай быстрее, а то мне потом на совещание вместо Дмитриева в департамент, – торопливо проговорил он, вставая прямо напротив окна, прикрытого светлыми жалюзи.

– Да-да, Гришенька, я сейчас-сейчас. – также засуетилась главная медсестра.

Я была не в силах отвести взгляда от поверхности стеклянной двери шкафа в которой как на экране наша главная медсестра тоже быстро скинула с себя белый халат, расстегнула на груди батистовую блузку и, вытащив поверх французского лифчика свои большие белые груди с набухшими коричневыми сосками, встала перед начмедом на колени и принялась ему расстёгивать пуговицы на ширинке. Он же, в предвкушении удовольствия, обеими руками лохматил ей волосы на голове и всё больше возбуждался: – Ну, малыш! Давай же скорее, малыш! Бери его уже скорее в рот. Он так хочет к твоим губкам!

– Сейчас, Гришенька, сейчас, – возбуждённо дыша проговорила разрумянившаяся Людмила Захаровна и. достав из кармана юбки белую салфетку, быстро оттёрла свои губы от карминно-красной помады и выкинула её в мусорную корзину. Затем она потянулась обеими руками под низ его пузатенького живота и спустила ему трусы. Я невольно хмыкнула, увидев красный небольшой член начмеда висевший чуть ли не на полшестого.

– О-о-о, малыш! – простонал начмед через пару минут и закинув голову, обвёл глазами комнату и… встретился на стеклянной поверхности двери с моим взглядом. Томно прикрытые глаза его тут же расширились до размеров небольшого блюдца. Но надо отдать ему должное, он не издал ни звука. На автомате он продолжал управлять головой главной медсестры, регулируя поступательно-отступательные движения. Затем незаметно для Людмилы Захаровны поднёс указательный палец правой руки к своим губам, видимо, призывая меня к молчанию. Меня можно было и не просить об этом. Я стояла между двумя шкафами с Камасутрой в руках и вынужденно наблюдала за актом любви между нашей, кстати, замужней и очень строгой главной медсестры и не менее женатым и строгим начмедом клиники. Я понимала, что в любой момент может ожить мой телефон и что скоро сюда прибежит Сапрыкина, чтобы в очередной раз пригрозить мне депремированием за долгое отсутствие на рабочем месте. Короче, ситуация была ещё та …

Дыхание начмеда участилось, обвисшие щёки стали багроветь:

– Малыш, давай я прямо так кончу, мне уже пора в департамент, – простонал он, глядя прямо в глаза моему изображению на стекле. В какой-то момент его глаза остекленели и он, прижав голову главной медсестры к своему лону, замер на месте, издавая непонятные звуки. Людмила Захаровна упёрлась ладонями в его бёдра и стала пытаться освободить свою голову из его цепких объятий.

Вот он выдохнул и быстро чмокнув Людмилу Захаровну в макушку: – Спасибо, дорогая. Давай одевайся быстрее и проводи меня, а то мне уже ехать пора в департамент. Давай-давай, поднимайся и пошли!