В итоге испортила отношения настолько, что даже, когда я однажды позвонила отцу в слезах с просьбой помочь, потому что мама лежит в тамбуре у входной двери в пьяном коматозе, он не приехал. Предложил вызвать маме скорую или сразу психушку, а мне немедленно переехать к нему и его даме и перестать терпеть «мамины выкрутасы». Бросил это небрежно, будто он совсем не имеет отношения к её плачевному состоянию. Такого от папы не ожидала. Он предал нас и наши семейные ценности: своих в беде не бросают. А может быть, нас своими уже давно не считал. Накричала на него тогда, высказала всё, что думаю и что благоразумно сдерживала на протяжении года маминых истерик, который казался адом. После этого инцидента свела общение с отцом к минимуму. Встречалась раз в месяц в кафе. Получала алименты, которые он по понятным причинам не доверял маме, и сухо рассказывала, что нового.

Маму вытаскивала сама. Я не считала её состояния прихотью и выкрутасами, потому что знала, как сильно она любит меня и папу… Любила папу. В те месяцы я старалась заменить ей двоих. Поддерживала, взяла на себя быт, выслушивала еë терзания, успокаивала пьяные рыдания, уговаривала обратиться к психотерапевту, смотрела с ней видео о расставаниях, отношениях, умении преподносить себя и открыться для новых знакомств. Казалось, в свои юные годы я заранее впитала все травмы, с которыми могла бы столкнуться дальше, а маме будто никак не отзывалось, она всячески отрицала, что ей нужна профессиональная помощь.

Парадокс, но, несмотря на происходящее безумство, когда мать и дочь будто поменялись местами, мы остались с ней очень близки. Мамино горе сплотило нас и усилило взаимопонимание. Эта женщина с самого детства дарила мне столько любви, ласки и доброты, что я не могла не ответить тем же в трудные для неё дни. Конечно, было крайне тяжело видеть её в таком состоянии, но к счастью это закончилось, как страшный сон, оставив лишь отголоски из тихого плача вечерами, когда мама позволяла себе выпить вина. К выпивке с годами пристрастилась, оправдывая это одиночеством. Даже спустя несколько лет продолжала грустить по отцу и никого не хотела видеть рядом, хотя отчаянно в этом нуждалась. Впрочем, пережив пик депрессии, свои проблемы мама стремилась от меня скрывать, но не видеть этого было невозможно – живём на одной территории.

О том, как не повторить маминых ошибок, знала наизусть. Они с папой были красивой парой, но мама всегда любила больше. Она встретила его в студенчестве: заметного для всего потока парня. Добилась его сама, влюбившись, как кошка. Из кожи вон лезла, старалась, пылинки с него сдувала. Была, как утверждают психологи в интернете, «во всём удобной», забывая говорить о том, чего хочет сама. Жила в собственной сказке, пока папа от неё не устал.

В порыве гнева иной раз называл её безвольной или навязчивой, а в год их расставания при мне вызвал мамину истерику словами: «Знаешь, иногда я задаюсь вопросом, а любил ли тебя вообще? Может ты сделала так, что у меня не осталось выбора?» Это послужило началом конца. После той сцены мама плакала у меня на руках о том, что он намекнул на раннюю беременность. С тех пор я охладела к отцу. Ненавидеть его не могла, не выходило, ведь он всегда ко мне хорошо относился, но вера в искренность его любви испарилась. Он меня не хотел. Что касается мамы, та в традициях избитых клише сокрушалась о том, что посвятила этому бессердечному человеку лучшие годы своей жизни. Я же не понимала, как можно злиться на кого-то за собственные решения. Но была ли мама виновата в том, что любила искренне и неприкрыто?