А потом приносят моего Колю – ему снайпер немецкий в горло попал. Ни речи у него не было, ни движения. Его потащили в тыл. Что с ним было дальше, я не знаю. Такое дело нехорошее у нас получилось… Мне было жалко его, плакала я. Зачем, думаю, дурочка, дала ему винтовку? Он же необучен был. Наверное, высунулся здорово, вот его и ранили. А тут надо знать, как и что. Нас-то готовили. Например, мы знали, что если танки идут, то нужно стрелять бронебойными патронами в смотровую щель и в место, где башня движется.

Обстрелянная я была – сначала в звездочку, а потом как-то ночью пуля попала по касательной в ногу. Ну, думаю, раз уж с ног до головы обстрелянная уже, значит, будет следующая в живот. Так и получилось потом…

С командиром дивизии меня не раз сводила судьба. После командира полка Гальперина Б. И. пришел Тонконогов, я и не запомнила даже его инициалы, и не хочу. И стал свои порядки устанавливать. Прежде всего он стал вызывать поодиночке девочек и склонять к сожительству. Меня вызвал, а я ему нахамила. Он отобрал у меня снайперскую винтовку и выгнал. Но одну подружку он себе нашел, Шатохину Наталью. Это ее дело, но я была разгневана, что винтовку он у меня отобрал. Написала комдиву письмо: «Пишу не как солдат, а как девушка, защищая честь и права свои и своих подруг» и т. д. Отправила с нарочным.

Это было зимой. Вызывают меня в штаб полка, а около него стоят сани-розвальни, мне сказали садиться и тулуп раскрыли, чтобы на дорогу укрыть. Я села, рядом в другом тулупе сидел командир полка Тонконогов. Едем молча. Морозец. Куда, зачем везут, не знаю, извозчик везет. Приехали к командиру дивизии. Его адъютант, мы с ним уже знакомы по траншее, провел меня в кабинет комдива. Это очень большая землянка – блиндаж. Ухоженная, с большим длинным столом. Командир дивизии дружелюбно встретил, усадил и стал расспрашивать обо всем. Я все рассказала.

– А может, тебя перевести в другой полк? – спросил он.

– Нет, не могу уйти от боевых друзей, мы вместе приняли боевое крещение, а это как кровная клятва.

– Да, ты молодец, командиры могут меняться, а солдаты – монолит нашей части, боевой дружбы. Хорошо, пройдите к моей жене на кухню, она вас ждет.

Я захожу на кухню, меня встретила высокая красивая женщина в форме капитана и в фартучке. На столе супчик, котлеты, компот. Вот такого я не ожидала. А котлеты-то я и дома не ела, все пельмени стряпали. А когда я уходила, она положила мне в карман три плитки шоколада. Командир дивизии, пока я угощалась, разговаривал на повышенных тонах с Тонконоговым. Потом распрощались, и мы поехали в свое расположение.

Приехала, разбудила в землянке девчонок, разделила шоколад, сидим, едим. Прибегает связной, сообщает, что меня вызывает командир полка. Я прибыла, он сидит за столом, на столе пистолет, сам пьян, ну, думаю, труба. Что можно взять с пьяного дурака? А мне так хочется жить. Лучше погибнуть в бою, а не перед этим подонком. Конечно, здесь я струсила.

– Кто здесь командир, ты или я?! – закричал он.

– Вы… – мямлю я.

– Ты что себе позволяешь? Жаловаться на меня? Да я тебя одним хлопком… ты, букашка, сотру с лица земли, а потом жалуйся!

Это происходило в его землянке. Он соскочил с табурета, глаза как у бешеной собаки, схватил пистолет и заревел:

– Встать!!!

Слева, вверху от меня, было продолговатое окно, как во всех землянках. Это меня спасло, так как сверху видно, что делается в землянке, увидел это и заскочил в землянку Заболотный М. В., комиссар батальона. Выхватил у него пистолет, позвал часового, стоявшего у двери. Связали командира и уложили в постель. Меня же перед этим выгнали из землянки. А Заболотный М. В. рассказал мне потом, что батальон два раза подавал представления к награждению меня медалью «За отвагу», а командир полка переписывал представления на Н. Шатохину, которая ранее дала согласие жить с ним. Меня награды не волновали, взволновала несправедливость.