– Я твоя дочь. Ты меня вырастила и воспитала. Я похожа на ту, что разведётся из-за ерунды?

У мамы разрыв шаблона. Стоит, растерянная, ресницами хлопает. Раньше она никогда бы не сомневалась, а сейчас… наверное, может сказать, что не знает свою дочь, которая вылетела из гнезда и долгое время жила где-то там, вдали от неё.

– Он изменял мне, – отчеканила я. – Изменял налево и направо. Не один раз, а, полагаю, постоянно. У него есть любовница, и эта женщина ждёт от него ребёнка. Может, кто-то смог бы закрыть на всё это глаза. Я – нет. Ни понять, ни простить. Я ушла от него. Не хочу рассказывать всё. Не хочу давить на жалость. Не хочу, чтобы кто-то, кроме тебя, узнал о том, что мне пришлось пережить. Я оказалась буквально на улице. Без вещей и денег. А позже потеряла и работу. Не без его горячего участия. И ты хочешь, чтобы у моего ребёнка был такой отец?

– Ну, что ты, девочка моя, что ты, – рванулась ко мне мама и наконец-то прижала меня к груди. Но я уже ничего не ощущала. Это были запоздалые объятия. – Успокойся, тебе нельзя волноваться.

Мне остро не хватало других объятий. Тех, кто никто не в силах заменить. Ни мать, ни братья, ни отец, ни подруга. Я с глухой тоской подумала об Илье. О том, как же он нужен мне. Здесь. Сейчас. Всегда. И даже это Майский сумел испоганить, осквернить, сделать невозможным.

– Я хочу, чтобы ты знала. Только ты. Возможно, он и не отец моего ребёнка. В моей жизни был другой мужчина.

Мать замерла. Для неё это всё шок. Но я больше не хотела никого жалеть.

– Ты не бойся, мам. Я приехала, но ни у кого на шее висеть не стану. Найду работу, сниму квартиру.

– Да что ж ты такое говоришь-то?! – наконец-то её прорвало по-настоящему. – Даже думать ни о чём таком не смей! Просто… новости твои – согласись – пережевать нужно. В голове не укладывается. Тут же каждый сразу на себя всё примеряет. Я вдруг представила, что наш папа… Нет, я даже думать о таком не хочу! Ты наша дочь, здесь твой дом, мы тебе всегда рады. Рады, когда у тебя всё хорошо. А если плохо – всегда поможем. И ребёнок – это прекрасно. Даже если у него отца нет. Сколько вон растут без отцов – и ничего. И нашего на ноги поднимем.

Я, конечно, всё понимала: и шок, и мамину правильность. А тут – разрыв не шаблона, а шаблонов, но то, что она не приняла меня сразу и безоговорочно, покоробило, обидело, заставило посмотреть на мир немного другими глазами.

Может, гормоны тому виной, а может, я слишком остро всё воспринимала. Но я ехала сюда с мыслью, что спрячусь в крепости, где мои родные встанут за меня горой. И то, что для матери оказались важнее какие-то избитые догмы «у ребёнка должен быть отец», а не я и мой самый драгоценный и долгожданный малыш, задевало так, что хотелось снова сбежать.

Только бежать мне было некуда. Да и не с чем. Разве что совсем упасть на дно. И, может, будь я одна, так бы и поступила. Но во мне рос ребёнок, а поэтому я глотнула обиду.

– Я пойду в свою комнату.

– Иди, иди, Анечка, отдохни, – суетилась вокруг меня мама, провожала на второй этаж, вела меня туда, где пахло детством и беззаботностью.

В моей комнате всё осталось, как и было. Даже обои не поменяли за столько лет. И в комнате для восемнадцатилетней девочки я чувствовала себя… странно.

Раньше не замечала – ведь я приезжала к родным не раз и не два за последние годы. А сейчас будто ударило.

Дверь за мамой закрылась, и я наконец-то оказалась в тишине. Присела на кровать и прислушалась к себе. Я ощущала… пустоту. Усталость и какую-то яму, в которую мне никак нельзя.

Голова кружилась. Я прилегла на кровать и посмотрела в потолок.