— Ну что ж, воля ваша. В таком случае, э-э-мм, записываем тему сегодняшнего урока, которую мы с вами уже…

— Слышь, Крылова, — вплетается в речь учителя сдавленный шёпот с задов, — у нас так не прокатит! У нас либо ты со всеми, либо против всех!

Оборачиваюсь. Там Щелкунов, глядя на меня, медленно ведёт пальцем по шее. Подкатываю глаза и отворачиваюсь. Хомо дебилиус. Что он вообще в одиннадцатом классе забыл, с таким-то IQ[1]?

Однако ему на выручку неожиданно приходит царица Каримова.

— Иван Петрович, а вам, э-э-мм, ещё нужны кандидаты на международную олимпиаду в Пекине? А то у нас, э-э-мм, Крылова очень хочет поехать!

— Ну а что, — искренне воодушевляется биолог, — Вероника, между прочим, одна из немногих кто…

— Бэ-э-э! — с задо́в.

— …имеет все шансы пройти, э-э-мм, отбор на поездку!

— Ещё бы! У неё такая крыша в комобре[2], что ей можно сразу золотую медаль дать!

— Ага, экстерном! Первый раз что ли!

В поднявшемся гвалте непонятно кто ржёт над «шуткой», а кто просто, воспользовавшись моментом, начинает болтать о своём. Я молчу, уставившись в парту, лицо пылает. А Иван Петрович, сцепив руки на животе, терпеливо ждёт, пока шум стихнет. Наконец, поправив очки, разворачивается обратно к доске, но вместо продолжения темы урока, изрекает вдруг:

— Мой вам, Вероника, совет — не берите в голову! Пока одни упражняются в пустом острословии, другие, э-э-мм, делом доказывают, кто был прав, а кто у мамы с папой просто не получился!

Класс взрывается хохотом — такого поворота от Бэмэки точно никто не ожидал! Потерявшая дар речи Каримова вспыхивает не меньше меня, а её верная поддувалка Грушко аж с места вдруг вскакивает:

— А у кого-то и мамы с папой вообще нету, только сестра шаболда, и её любовник, который вашей дорогой Крыловой грамоты в комитете образования рисовал! Но только всё, кончился праздник! У шаболды новый мужик, а Крылова теперь и сама из тех, кто у мамы с папой не получился! И мы ещё посмотрим, закончит ли она вообще одиннадцатый класс, или вылетит в какой-нибудь технарь с аттестатом за девятый в зубах! — И, донельзя довольная собой, гордо восседает обратно.

Класс резко затихает, даже Иван Петрович теряется. И в этом душном молчании я, с трудом унимая предательскую резь в носу, встаю и, не глядя ни на кого конкретно, чеканю:

— Личная жизнь моей сестры, никого кроме неё не касается, это раз. А во-вторых, для тех кто сомневается что я всего добилась сама, я клянусь, что сначала закончу эту школу с золотой медалью, а потом с первого раза поступлю на биофак в МГУ. Сама. На бюджет. И если я этого не сделаю — я сама лично признаю, что я не получилась у… у мамы с… с па… папой… — на последних словах я уже не могу держать ни безнадёжно дрожащий голос, ни слёзы. Поэтому хватаю сумку и, без спроса покидаю кабинет.

До конца урока я стою в рекреации второго этажа, в царстве начальной школы. И хотя вокруг меня происходит полнейших хаос мельтешащей мелюзги — чувствую я себя чертовски одиноко. Как снег за окном: вроде со стороны глобальная метель, а на самом деле каждая снежинка сама по себе.

Едва раздаётся звонок на большую перемену, я спешу в столовку — занять место себе и Женьке. Однако она сначала задерживается, а потом в упор не видит меня в толчее. Наконец замечает и, подхватив поднос, садится со мной.

— Фух, я уж думала стоя жрать придётся! — Посылает мне воздушный чмок и торопливо набивает рот макаронами.

— Буду знать, что самый верный способ заловить тебя, это столовка, — в тон ей шучу я, и сходу перехожу к тому, что накипело: — У меня, прикинь, с новым классом полная засада какая-то, как будто я им всем по сто рублей долж…