Смущается бедняжка, правильно понимая мои намеки.

— Удачного полета, капитан Беляев, — улыбается. — Буду ждать вашу царапинку, — и косится на меня, игриво стреляя глазками.

— Договорились.

Встаю, застегиваю рубашку. Надеваю фуражку и китель. Чуть опускаю козырек, прощаясь. Знаю, что в соседней комнате мой старший бортпроводник как раз в это время получает аптечки. После полета он — вернее, она —сдаст их обратно. Содержимое аптечек постоянно обновляется, и вот эта самая красивая докторша следит за тем, чтобы все лекарства были с непросроченной датой годности.

После медкомиссии я привычно спускаюсь на один этаж ниже и захожу в зал для брифинга.

Сразу же замечаю, что в дальнем углу помещения второй пилот Тимошин Тимофей получает документацию на самолет, вытягивая из окошка специальный чемодан. В нашем тандеме это всегда его обязанность. По этому пункту у нас своеобразная дедовщина.

Расстегнув пуговицу на кителе и положив рядом с собой фуражку, сажусь за большой круглый стол, за которым мы, летчики, обычно готовимся к полету. Тима ставит чемодан на пол и падает справа от меня. Вместе мы изучаем маршрутные документы и схемы захода в аэропорт назначения. Все согласно субординации: вначале я, потом он. Тут же внимательно проверяю сводку погоды на маршруте, выбирая оптимальный путь, определяя количество необходимого топлива.

— Привет, красавчик, — садится по левую руку от меня пилот-инспектор.

Плохой знак. Опять я что-то не так сделал. Настроение ухудшается. Коровкин не просто так притащился в зал брифингов. Его работа — выборочно проводить проверку экипажей, изучать их взаимодействие, соблюдение технологии, грамотности и четкости действий в нештатных ситуациях и аварийной обстановке. Этот хрен проводит послеполетные разборы, анализирует ошибки, отклонения и нарушения.

— Когда ты так говоришь, Всеволод Игоревич, я чувствую себя Квазимодо.

— Ну что ты, Илюша! Ты у нас лицо в авиакомпании, тебя только на баннеры. Самый привлекательный мужик — мне так жена сказала, сам-то я в этом не разбираюсь. Я тебя в последние две недели по телевизору чаще чем президента видел, а ты говоришь — Квазимодо. Признавайся, барышни под дверями номеров спят или в окна лазают?

Слушаю его и параллельно выбираю запасной аэродром.

— Не дури ты мне голову и сразу говори, что я опять натворил. Не о моей морде ты пришел разглагольствовать.

— Угу, естественно, догадливый ты мой. — Поднимает со стола данные о погоде на всех участках полета, просматривая вместо меня скорость и направление ветра на высотах. — Вот здесь, — тычет пальцем, — возможна турбулентность. — И продолжает ближе к делу: — Ты зачем, Илюша, радость моя голубоглазая, в Париже, можно сказать, столице моды, свой локатор взялся ремонтировать? Когда мы тебе дали четкие рекомендации лететь домой и чинить это дело здесь, у нас?

Откладываю документы в сторону.

— А я вас попросил бумагу прислать соответствующую, по факсу, что вы берете на себя ответственность за то, что я полечу со сломанным локатором. И что? Никто мне эту бумагу не прислал. А это, Всеволод Игоревич, техническая поломка. Куда я с поломанным локатором в грозу? А, Всеволод Игоревич? На тот свет? Красиво и ярко? Увидеть Париж и умереть вместе со ста пятьюдесятью пассажирами и шестью членами экипажа? Нет уж, увольте.

— И уволим, если понадобится! Ты теперь посмотри, в какую копеечку этот твой ремонт там, в городе всех влюбленных, нам обошелся. — Кладет передо мной отчет на французском языке.

— А я думал, что город всех влюбленных — это Венеция.

— А ты лучше подумай, Илюша, где нам эту сумму взять? Из твоей зарплаты вычесть или из моей? Потому что руководство авиакомпании негодует.