Это что, был намек на то, что я люблю еду больше жизни?

– Я люблю еду больше жизни, забыл?

Роберт усмехается и повторяет мои действия. Хотя, кажется, он бывает здесь часто, потому что буквально за минуту пробегается глазами по названиям блюд и откладывает жесткий переплет, выжидающе смотря на меня.

А я все еще не могу решить, потому что на голодный желудок хочу все и сразу, как ни странно. Но все-таки поняв, что чем быстрей я сделаю заказ, тем быстрей мой желудок приблизится к ликованию, решаю:

– Давай карбонару и салат «Цезарь».

– И вино, – добавляет Роберт, встречается взглядом с официантом, который спешно подходит к нашему столику и внимательно с улыбкой запоминает заказ.

После тот уходит, оставляя меня с Робертом вместе с нависшей тишиной, которая так и просится затмить ее разговорами. И я знаю Роберта – он обязательно последует желанию поговорить со мной, хотя мне этого совсем не хочется. Но я знала, на что, черт возьми, иду.

– Как у тебя дела? Как работа? – наконец спрашивает он, снова посмотрев на меня таким пронзительным взглядом, отчего мне становится стыдно, что я позволяю себе обращаться так с ним. Но это всего лишь миг.

Он кладет свою руку на мою, наивно думая, что мне приятно. Но его рука ледяная, и я с огромным наслаждением убираю ее.

– Да все по-старому. Ничего нового.

– В последнее время ты так много работаешь. Наверняка что-то есть! – восклицает он, не веря мне.

Хотя стоит-то только поверить, что он совершенно не интересен мне.

«Признайся, слабачка!» – кричит мой внутренний голос, который я заглушаю. Он слишком мешает мне.

– Ну… Мама выбирает Саре подарок на день рождения. Она хочет подарить ей сумку из бутика.

Я ожидаю, что Роберт спросит, кто такая Сара. Но он слишком хорошо меня знает, что иногда даже пугает. Ведь я знаю о нем совсем немного, хотя тот рассказывает абсолютно все. И я давно перестала его слушать.

Вот и сейчас я спрашиваю, как у него дела, чтобы предупредить его жалкие попытки разговорить меня. Кажется, он рассказывает о проблемах на работе, с которыми прекрасно справляется. О родителях, которые снова сошли с ума и решили объездить всю Америку в автодоме. О ценах в магазине, которые растут как на дрожжах. И даже о собаке, которую он недавно водил к ветеринару, потому что она съела деталь от лего. Кажется… Я особо не слушала, ведь наблюдала за вечером Сиэтла за окном, стараясь подавлять желание убежать отсюда.

Ведь понимаю, что не должна сидеть здесь. Не должна слушать его чертовски скучные рассказы и выдавливать из себя улыбку. Не должна есть за его счет в ресторане на другом конце города. Не должна, черт возьми, смотреть на улицу Сиэтла, думая, как бы добраться домой по этому твердому асфальту и не угодить в канаву по дороге на моих высоких каблуках.

Чтобы подавить в себе эти мысли, я пью вино. Много вина. Чувствую в горле сладкий вкус и тепло, отчего расслабляюсь. Роберта, кажется, это не напрягает, потому что он по-прежнему сидит и рассказывает мне о своей жизни, которая мне настолько неинтересна, что я даже не вслушиваюсь. И когда приносят основные блюда, он не замолкает.

Следом я прошу еще бокал «чего-нибудь». Потом еще и еще. Уже неважно, какой процент алкоголя буду пить, с каким вкусом, сладкое или сухое – говорю просто принести, чему Роб повинуется. Кажется, ему вообще все равно, что я пью больше, чем ем.

Понимаю, что хочу заглушить алкоголем. Какие мысли хочу притупить. Они меня буквально ранят, потому что меня убивает безысходность. Я не знаю, что мне, черт возьми, делать. Что сделать правильно. Что, вообще, я хочу сделать? Я так редко слушаю себя, что даже не понимаю, что должна услышать.