В школе нам меньше всего хотелось вести нормальную жизнь. Мы высмеивали нормальных людей. Презирали всякую нормальность.

– Да, – задумчиво кивнула я, но внутренне не согласилась.

Я все еще не желала быть нормальной. Мне хотелось быть экстраординарной: писать романы, снимать кино, говорить на десяти языках и путешествовать по миру. Я хотела иметь все. И мне казалось, что Дженни раньше хотела того же.

Впрочем, в работе ей нравилась не только ее нормальность, но и деньги, заработанные своим трудом. У нее были плохие отношения с родителями – хуже, чем у большинства наших друзей, – и она раньше всех начала жить отдельно. А редактируя учебники, как выяснилось, можно было заработать намного больше, чем согласившись на любую другую литературную вакансию из тех, что предлагали выпускникам Суортмора[18] со специализацией «поэзия», а у Дженни была как раз такая специализация. Поэтому она приняла взвешенное решение и пошла трудиться в куда менее престижной сфере учебной литературы. Тогда я подругу совсем не понимала, как и ее взвешенное решение переехать в новостройку на Стейтен-Айленде, в скучном, далеком от центра событий и культурной жизни пригороде с одинаковыми квартирками с фанерными стенами. Дорога в центр Нью-Йорка отнимала у Дженни целых полтора часа, и это только в одну сторону, теперь с ней нельзя было встретиться после работы и сходить в «Анжелику» на новый фильм Хэла Хартли, или опрокинуть по рюмочке в «Вон», или сходить на концерт в «Меркьюри Лаунж». Каждый вечер они с Бреттом, ее женихом, встречались на платформе и начинали свой утомительный путь домой.

Но жизнь на Стейтен-Айленде была дешевле, чем в любом из кварталов, куда переезжали мои друзья, в основном в Бруклине: в Кэрролл-Гарденз, Коббл-Хилл, Парк-Слоуп со стороны Пятой авеню, Форт-Грин и Клинтон-Хилл, на туманной площади рядом с Флэтбушем, которую мы в итоге приучились называть Проспект-Хайтс. Но больше всего наших друзей жили в моем районе, Вильямсбурге, и в соседнем Гринпойнте, что тянулся к северу. Их было так много – друзей, друзей друзей, шапочных знакомых и бывших выпускников Оберлина, Барда и Вассара, – что невозможно было купить чашку кофе в «Эль», не наткнувшись на нескольких знакомых. В воскресенье утром я часто ходила завтракать в средиземноморскую кафешку на углу; к столику меня провожала танцовщица, которая училась в моей школе на класс старше, а обслуживал художник, тоже из моей школы, но на два класса старше. По вечерам мы с Доном встречались с Лорен в тайской забегаловке или с Ли и Эллисон – в баре времен «Крысиной стаи» в Бедфорде выпить джин-тоника; там выступал альтернативный цирк с участием всех моих друзей по колледжу – один глотал огонь, другой демонстрировал клоунаду в стиле Жака Лекока, третий катался на уницикле и играл на тромбоне. Я считала свой район раем, но в раю не хватало одного – Дженни на соседней улице.