– Печать на машинке сродни медитации, – рассуждал Джеймс, закинув руки за голову и водрузив на стол ноги в мокасинах. – В жизни я слишком много думаю. И редактирую. Или решаю сложные задачи. Приятно иногда просто включить машинку, и… – он похлопал ее, как друга по плечу, – попечатать немного. Меня это расслабляет. – Джеймс выпрямился и улыбнулся. Он очень серьезно воспринимал себя и нашу работу. Его улыбка всегда заставала меня врасплох. То же самое было с Хью. – И все же какой абсурд, что в этом офисе до сих пор нет компьютеров.

– Ты так считаешь? – осторожно спросила я.

Я впервые слышала такое мнение от сотрудника агентства и боялась, что это ловушка.

– Естественно, – рассмеялся Джеймс. – А ты разве нет?

Я тоже так считала. Разумеется. И все же в тот момент я не знала, что думать. Я совсем запуталась. Я чувствовала – смутно подозревала и даже сама себе не решалась в этом признаться, – что это имеет отношение к работе и моей начальнице. Я понимала, что, чтобы стать кем-то – а мне отчаянно хотелось стать в этом агентстве своей, мне давно уже так ничего не хотелось, и я толком не знала почему, – я должна отказаться от части себя, от своих желаний и наклонностей.

Мы перевезли всего пару коробок, и тут я поняла, что не так с новой квартирой, почему она казалась такой странной: на кухне не было раковины. Как мы могли не обратить на это внимания, когда смотрели квартиру?

– Я заметил, – признался Дон. – Но какая разница, в самом деле? За пятьсот-то баксов в месяц! Посуду можно мыть в ванной.

– Мне кажется, надо попросить владельца квартиры установить раковину, – возразила я. – Жить без раковины очень неудобно.

– С какой стати владельцу устанавливать раковину? – фыркнул Дон, поражаясь моей наивности. – Найдутся жильцы, которым не нужна раковина. Раз, и найдутся. – Он щелкнул пальцами, подчеркивая, как легко они найдутся. – Можешь спросить, конечно, только сдается мне, этого не будет. И владелец нас возненавидит.

Вечером возникла более насущная проблема: мы не смогли понять, как включается отопление. В полу имелись вентиляционные отверстия, но теплый воздух из них не шел. В коридоре за дверью мы нашли термостат и включили его, но ничего не произошло.

А было холодно. Необычайно холодно для Нью-Йорка в январе. И стены нашей маленькой избушки, кажется, не имели совсем никакой термоизоляции. Я надела самую теплую пижаму, теплый свитер, навалила на кровать гору одеял, но все равно не согрелась.

– Я включу духовку и открою дверцу, – предложил Дон.

– А это безопасно? – спросила я. – А если огонь погаснет? Мы не отравимся газом?

Дон пожал плечами:

– Ничего не случится. Квартира хорошо продувается. Тут хорошая вентиляция даже с закрытыми окнами.

– Ладно, – нервно согласилась я.

Наутро мы проснулись живыми в теплой квартире: она была такая маленькая, что духовка отлично ее прогревала. Но, придя на работу, я первым делом позвонила агенту по недвижимости, и тот пообещал позвонить хозяйке. Ее звали Кристина. «Весьма колоритный персонаж», – добавил он.

Вечером я пришла домой и застала Дона за беседой с приземистой тетенькой, платиновой блондинкой с пышным начесом и складками загорелой плоти, вываливающейся из обтягивающей красной майки на тонких бретельках.

– Драсьте, – сказала она с сильным польским акцентом. – Вы, значит, жена. А я Кристина. Рада знакомству. Хорошо, что вы у меня поселились, такие молодые, такие умные, образованные, работящие ребята. Уже познакомились с парнем из квартиры снизу?

– Мм… нет, – сказала я, снимая пальто.

Духовка по-прежнему горела, и в квартире было тепло. Дон что, оставил ее включенной на весь день? Пока нас не было дома?