Она, конечно, не надела маленькое черное платье, ибо холод в день похорон стоял жуткий. Пришлось напялить коричневый пуховик до колена и такого же цвета шапку из серии "унылое говно". Наташа не купила и букет белых лилий,  ей захотелось розовых роз. Миша дарил ей такие в последний раз. Она несла свои розы, и слезы бежали по ее лицу нескончаемым потоком. Вот только он дарил их ей, а может быть, это и есть тот самый букет? А теперь Миши больше нет. Как такое возможно?! А как же вечная жизнь? А если его дух как раз переселился в этот трепещущий на ветру букет, или, быть может, в ворону, нахохлившуюся на ветке?

В последнее время Наташа часто думала о смерти, о том, что все рано или поздно кончается: и отношения, и лето, и жизнь. А в чем же тогда смысл, если ничего вечного? Только привязался к кому-то, а он раз и сбежал, только открыл свое сердце любви, а она возьми да иссякни, только почувствовал вкус жизни, а тут уже хлоп – и конец, нежданно, негаданно!

 Как там у Булгакова : " Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус!"

– Внезапно смертен – бормотала Наташа, –  как к этому подготовиться, как это принять, а главное – примириться? Как Господи! – причитала она, и снова начинала рыдать.

После известия о смерти Миши ее накрывало чувством вины, она боялась, что, это она навлекла на него смерть своими мыслями и не самыми лестными пожеланиями им с Рыжей.

– Я, правда,  не хотела, Господи! Я ведь любила его, – оправдывалась она, вперив взгляд в небо, обращаясь к невидимому вершителю судеб. Я на самом деле желала ему счастья, пусть не со мной, а с этой другой, я, правда, искренне желала! А то, что я про похороны сказала, так не подумав, сдуру! Что же я натворила, Божечки, нет мне прощения! – корила себя бедная женщина. Тогда еще она не знала, что ее возлюбленный умер счастливым, крепко сжатый бедрами рыжей наездницы. Она искренне переживала, и ее слезы были чисты.

***

А Миша тем временем стремительно летел к первоисточнику, наслаждаясь полетом в воздушном пространстве. Его душа, освобожденная от оков плоти, ликовала, празднуя освобождение. Как дитя, торопящееся домой, он спешил к своему небесному отцу. Он торопился сообщить, что ссылка окончена, и он снова может вернуться туда, где всегда светит солнце, к великой и безмятежной любви туда, где вечное лето и вечный покой.

Он выскочил из тела мгновенно, наверное, даже слишком быстро. Кроваво-красная вспышка на мгновение ослепила его, он даже зажмурился. Затем послышался глухой хлопок, как будто лопнул туго натянутый трос, и огненная пульсация побежала по… Он хотел подумать, что по телу, привык за сорок лет к нему все-таки. Но теперь вместо тела у него появилось нечто иное. Миша стал облачком, маленьким, мерцающим сгустком энергии. А тело, служившее ему темницей духа на протяжении этой короткой и какой-то нелепой жизни, лежало в неестественной позе, распростертое на кровати, и напоминало сброшенный в спешке скафандр.

– Свободен!– ликовал бывший Миша, взлетая все выше и выше.

В какой-то момент он вылетел в открытый космос, сам того не заметив, и на мгновение залюбовался голубой планетой. Земля безмятежно спала, закутавшись в белую дымку облаков, лишь изредка сонно мерцая едва заметными огоньками. Бывший Миша пригляделся. Огоньки манили его, они словно напоминали ему о жизни, о какой-то странной тягучей связи, что ощущалась им как некое неприятное давление в центре его облачного существа.

– Что это за огоньки? – беззвучно спросил он.

– Родственные души, те, кто тебя любят и помнят, – прозвучал ответ.