С этими словами он быстрым шагом пошел прочь, обогнав Алекса и выскочив на улицу вперед него. Мэл проводил его непроницаемым взглядом.
– Он что, забыл, как сам оказался тут? – Рук глядел вслед Ричи с удивленно приподнятой бровью.
– Совсем совести лишился, – покачал головой Кейси. – Разочарует он, видите ли…
– И все-то нравится ему людей разочаровывать. Хоть бы раз порадовал, – пробормотал Мэл, наморщив нос, и повернулся к Кейси. – Не переживай на счет новенького, – он наклонил голову чуть вбок и вежливо улыбнулся, коснувшись по-дружески его плеча. – Я тебя уверяю, жизнь мальчика в полной безопасности. Поверь мне, Кейси. С ним все хорошо. А если будет что-то не так, мы ему поможем. Этот ребенок теперь с нами. Может, чаю? Рук, а ты как смотришь на внеплановое чаепитие? Вы все немного не взводе после напряженной работы. Вам бы отдохнуть и выспаться.
«Вспомни, когда необузданный ветер
поднял на воздух тяжелые камни
и в стекла на площади бросил, свирепый.
Тогда загорелась
в небесном просторе
звезда».
– городская легенда
ГЛАВА 4
ПРИЧИНА ЖИТЬ
«Самый темный мрак…
Холодно. Тим поежился и с трудом разлепил глаза. Серый унылый потолок давяще нависал над ним, нагнетая тоску и безысходность.
Порой, чтобы сломать человека, достаточно одного: уверить, что у него нет будущего. Но страшнее, когда человек сам себя в этом уверил. Таково было положение Тима: он не верил в свет завтрашнего дня, не ждал его. Даже сейчас, очутившись по собственному выбору в кругу новых и дружелюбных людей, оставив позади бесприютную уличную жизнь и узнав о своем даре, считал, что жизнь его кончена. Новое общество вызывало лишь безразличие. Чужие души скрыты от глаз той стеной, которую он сам возвел в своей голове.
Утро, глухое и бесшумное, плавало за окном призраками облаков на выцветшем небе. Солнце бросало белые отсветы в тихую мрачную комнату, пытаясь, видимо, нащупать хоть что-то, что могло бы говорить о жизни в этих стенах. Лучи рассеивались в пыльном выгоревшем воздухе. До кровати они не дотягивались.
Четыре дня Тим боялся вылезти из своей комнаты, лежал лицом к стене, будто наказанный. Почти ничего не ел и не спал, пребывая в постоянной полудреме. Сползая с кровати, он перебирался из одного угла комнаты в другой, опять залезал на кровать, потом соскакивал с нее, волоча за собой ногу. Сидя на полу, он, бледный и с синяками под глазами, коснувшись головой стены, с медленным ритмом стучал пальцем по полу, шепча что-то и глядя в одну точку, будто лишенный рассудка. Однако рассудок его не покинул. Шептал он для того, чтобы нарушать прежде столь желанную тишину, которая теперь доводила его до чудовищных мыслей. Если ему удавалось вспомнить стихотворение или строки из песни, он тихо, будто боясь быть услышанным, нашептывал их:
…Не проснется солнце, не прогонит тени,
И не станет утра, и не станет дня.
Только сизый сумрак, стужа да метели –
Вот и все, что будет ожидать меня…
Иногда он часами смотрел в окно, не подходя к нему, сидя спиной к противоположной стене. В один из дней разбушевалась гроза. Тим глядел на темно-серые тучи из своего угла. Он не слышал ни грома, ни ветра. Он не замечал молний. Смотрел, но не видел. Ум его бесплодно рыскал по пустоте, следовал за фантомами и отблесками мысли и упирался в никуда.
Лишний раз его никто не беспокоил. Иногда заходил Шон узнать, как новичок себя чувствует, и развеять одиночество, хотя его об этом не просили. Веселые беседы только раздражали. В компании острее ощущалось леденящее одиночество. А вчера заглянул тот милый добродушный человек, имени которого Тим не запомнил. В этот раз он вместо Шона принес еду и сменные бинты, предложил свою помощь. Но псионик отказался, недовольно пробурчав, что сам справится с перевязкой и дальнейшие действия своего визитера игнорировал.