– Ты недоверчивый, как зашуганный воробей, – уверенно заявил Шон. – А, дай угадаю. Ищейку боишься. Так ты про него не думай! Ну, про Мэла, то есть. Он угрюмый, но хороший человек! Очень умный. Очень. Это ведь он тебя заприметил.

Они дошли до выхода, где уселись на ступеньках крыльца. Тим потянулся руками к шее, в очередной раз почесал справа, где разодрал кожу почти до крови, затем намотал шарф побольше и посмотрел на красивый аккуратный палисадник.

Бесконечно улыбчивый собеседник без умолку нес какую-то чушь, которую Тим слушал вполуха, а сам с трудом представлял, как будет выглядеть его новая жизнь. Вокруг теперь неизвестные люди, с которыми придется общаться. Все, что происходило с ним, оказывается, странные псионические способности. Воспринял он это как проклятье, а не «дар». Не шло такое благородное название явлению, причинившему одни лишь неприятности. Попытки вообразить себе будущее с треском провалились: Тим его не видел.

Напряжение внутри походило на звенящий шум, которому постепенно прибавляли громкость. Оно росло и грозилось дойти до точки, когда хочется вскочить и выкрикивать проклятья. С замершей на лице злобой Тим сдерживал себя как мог, и лишь подрагивающие плечи выдавали его чувства. Тишины бы ему! Остаться одному, наедине со своей болью, а не разговаривать о какой-то ерунде. Какие еще рассказы и шутки, когда ему охота выть от щемящей скорби, от тревоги, внушаемой неизвестностью?

– Это когда-то был интернат, – рассказал Шон. – Маленький, закрытый. А теперь тут живем мы. У нас все ребята классные. Тебе с нами понравится. Не может не понравиться. Так, уже почти полдень, между прочим. Сейчас будет вода. Надо тебя отвести в душевую. Помнишь, как три месяца назад ходили новости про ограбленный волчий склад с водой? Это мы его разворошили. Ну, как. Мы туда пришли и такие: бум! бам! бабах! Круто было! Я даже анекдот придумал. Хочешь анекдот?

Столько анекдотов Тим еще не слышал за всю свою жизнь. Да к тому же таких длинных. За короткий путь до душевой Тим успел возненавидеть Шона трижды. Мало шуток, бьющих из него фонтаном! Голос его словно пробивал барабанные перепонки, а рот жил отдельно от всего остального тела. Даже если Шон не говорил, он постоянно издавал какие-то другие звуки: бубнил, чмокал, нашептывал что-то, словно тишина была для него чем-то неестественным. Хотелось зажать уши и верить, что источник страданий будет немедленно поражен молнией.

Но молнии не случилось, а душевая уже обозначилась впереди приоткрытой серой дверью.

Их встретило светлое бледно-голубое помещение с семью душевыми кабинами, тремя раковинами и длинной скамейкой под шкафчиками. Между светлыми плитками на стенах проходили темные швы. Кое-где виднелись неоттертые едва различимые следы-записи бывших обитателей этого места. Тим вновь почувствовал себя как в клетке.

Из труб донесся слабый гул.

– Вода будет идти два часа. Советую тебе недолго возиться, а то все придут потом, толпа будет. И надо Соре время оставить. Там есть мыло, мочалки всякие, полотенце. Наверное, можно взять любое пока что.

Тим, мрачный как туча, молча зашел внутрь, осмотрелся, отыскал взглядом все перечисленные принадлежности и стал стягивать с себя свитер, игнорируя болтуна. С трудом отлепив от себя присохшие джинсы, он беспокойно раздумывал, что делать со своей ногой и тупо ощупывал кровоточащий порез, стараясь на него не смотреть.

– Я скоро вернусь и отведу тебя в твою комнату. Тебе бы поспать, а то ты тоже как зомби, – сообщил кудряш, отходя к двери. – Постарайся тут не умереть. Я однажды поскользнулся и очень крепко о кафель приложился.