Хлопнула дверь. Вошел Глеб.

– Вано, шашлыки готовы. Будем на улице есть?

– Ну да, под яблоней. Пока солнце – тепло.

Ребята, захватив тарелки и наспех наструганный салат, вышли в сад.

– Ты уже позвал аборигена?

– Завязывай дразниться, дядя Лёня – друг моего отца, понял?

– Понял. Нам нужен проводник. Ты карту распечатал?

– Обижаешь, – Ваня достал из дедовского военного планшета аккуратно сложенную карту.

– А твой дядя Лёня оповещен о первом заседании нашего штаба?

– Сказал, что скоро будет.

И тут из-за забора донеслось звонкое:

– Не будет, а должен быть!

За калиткой как из-под земли вырос легкий на подъем и быстрый на язык старый друг отца – дядя Лёня Тавлов. Сухощавый, кудрявый, с какими-то ангельски синими глазами, он обладал энциклопедическими знаниями и вспыльчивым неуёмным характером.

Иван поспешил к калитке.

– Дядь Лёнь, привет.

– Отец приехал?

– Никак нет. Заходи, дядь Лёнь, дело к тебе есть. Знакомься, это Глеб, мой одноклассник. А это – Леонид Анатольевич, папин друг.

– Та-а-а-ак, а с кем же я буду дела делать и водку пьянствовать?

– Обижаете, – с этими словами Глеб небрежно поставил на стол бутылку дорогого коньяка.

Дядя Лёня повертел бутылку, потом не спеша спрятал ее в карман куртки.

– Не люблю я французов. – Он подмигнул Ивану. – До бати твоего подождет.

– Дядь Лень, а что ты знаешь про бои с фрицами? Здесь, у нас, в Шаликово. – с ходу приступил Ваня, обрадованный таким поворотом, так как совсем не употреблял алкоголя.

– Я сам-то не помню, родился я после войны, но вот старики сказывали… В районе вокзала стоял немецкий гаубичный полк. А в сосняке, в районе Захарьино, стояли немцы и румыны. А что это было – батальон или дивизия – сказать не могу. Для местных жителей всё – полк. А зачем вам?

– А что было на Бородино в Великую Отечественную?

– Бой. Говорят, полковник Виктор Иванович Полосухин, командир 32-ой стрелковой дивизии, достал из музея знамена двенадцатого года, с этими знамёнами, значит, наши пошли против немцев.

– Да Вы что? – Глеб сделал восхищённое лицо.

– Да! И не пустили фашистов на Бородино. На шесть суток задержали части механизированного корпуса гитлеровцев.

– Фантастика…

– То-то и оно. И ни одно знамя не попало в руки врага. Четыре знамени «наполеоновских» прошли до Берлина.

– Как наполеоновских? Французских что ли?

– Да каких французских? Наших. Со времен Наполеона.

– Да ладно. Это же невозможно себе представить. Им же… – Глеб прищурился, – два отнимаем, три – в уме, им же по… сто двадцать девять лет.

– Да, дядь Лёнь, думаю, ткань бы не выдержала. Это же в бою, не в музее. – Иван с улыбкой посмотрел на дядю Лёню, а Глеб пренебрежительно хмыкнул.

Но тот не смутился.

– Ну, может, и дубликат сделали, для поднятия духа, не знаю… Я вообще горжусь, что я русский, но «квасной» патриотизм не для меня.

С этими словами он налил ребятам крепкого кваса, что принес с собой.

– Жена сделала. С хренком-с.

Хлебнул, оттер усы, и смачно надкусил еще теплый шашлычок.

– Я знаю, что у нас до фига чего хреново, если не сказать крепче. Но… Россия она потому и Россия, что она страдает и выстрадывает себе что-то… незримое что ли. Вот, например, Россия никогда не пользуется результатами своих трудов. Весь мир пользуется, а она – нет. Октябрьская революция, можно сказать, всему миру принесла пользу: весь капитализм поутих и стал считаться с рабочими. А у нас?

– А у нас… в квартире – газ! – Глеб самодовольно прищурился и в упор посмотрел на дядю Лёню.

– Да-а-а-а, мы все разрушили до основания… Как говорится, у них инь и янь, а у нас – хрень.

– Леонид Анатольевич, а дальше, что на Бородино было? – Глеб подлил себе и сотрапезникам кваску.