Работа дознавателя не сложная. Он должен собрать данные об обстоятельствах события для принятия начальником решения о возбуждении или не возбуждении уголовного дела.
Хотя генерал и не собирался возбуждать уголовного дела, но на всякий случай формальности нужно было соблюсти. На такое его решение повлиял утренний визит театральных деятелей.
Директор театра после сообщения генералу об инциденте в театре, предложил ему следующее: «Товарищ генерал, ни в наших, я думаю, и не в ваших интересах предавать этот случай огласке. Поэтому накажите как-нибудь по-своему вашего Ромео, ограничьте его доступ к оружию, и все, и забудем об этом неприятном событии».
Капитан Сомов в подробностях рассказал дознавателю о безалаберностях в своей семейной жизни, о том, что он никого убивать не собирался, что поскольку никакие уговоры и требования о прекращении актерской деятельности на жену не действовали, он решил свои требования подкрепить серьезным жестом.
Затем Барсуков отправился в театр. Установив, что никто не пострадал, он занялся опросом очевидцев происшествия. О! он здесь такого наслушался о режиссере и о его любовницах, что засимпатизировал Сомову.
Провожая Барсукова, директор указал на след от пули на потолке и спросил дознавателя:
– У нас идет ремонт. Можно мы замажем эту дырку? Она вам больше не нужна?
– Нет, на нужна. А дырку я, на вашем месте, оставил бы незамазанной. В назидание разным шалунам.
По результатам дознания генерал принял решение не возбуждать уголовного дела. Сомов был арестован на пять суток с содержанием на гарнизонной гауптвахте.
Пистолетный выстрел оказался хорошим аргументом. Жена Сомова быстро перевоплотилась из распущенной Дианы в заботливую мать и примерную хозяйку.
мундир адмирала
1. ЧТО —ТО ЗАКОПАЛИ
Было утро. Чухонки-молочницы уже отгремели своими бидонами, но за окнами на Литейном все еще тарахтели извозчики, развозя товары по лавкам. Напротив, через проспект грузчики шумно таскали ящики с хлебом в булочную братьев Кисиных. Татарин, с утра пораньше, уныло тянул во дворе: « Халат! Халат!». Трезвонили трамваи.
Аннушка боялась трамваев. Сколько живет в городе, а так и не привыкла. Боялась, но очень хотела прокатиться на этом гремящем чудище. Её разбирал интерес: куда это они едут? Долго бы путешествовала Аннушка, сядь она на двадцатый номер, который ходил по Литейному через весь город от Балтийского вокзала до Политехнического института и обратно.
Аннушка приготовила омлет и кофе. Барыня должна было вот-вот проснуться, но все не просыпалась. Вчера они с барином приехали поздно. Вчера у неё был какой-то бенефис. А когда бенефис, то много цветов. Вот и теперь вся прихожая была заставлена корзинами с розами, хризантемами, георгинами, перевязанными широкими красными лентами.
Наконец, барыня в сиреневом пеньюаре появилась в прихожей. Она прошлась вдоль корзин, выуживая записки и конверты, и распорядилась: «Аннушка, расставь розы в вазы, а остальные цветы вынеси на улицу, там люди разберут. Корзины отдай дворникам. А ленты собери да пошли в деревню, что-ли. Пусть девки порадуются».
«Ага. Девки. Обойдутся!», – думала Аннушка, укладывая свернутые в рулон ленты в свой сундучок. Деревню она не любила. Девок – тоже.
Аннушка родилась в Петербурге, но кто её родил она не знала. До двенадцати лет её домом был Городской сиротский приют. А в двенадцать лет её взяла на патронирование (считай в батрачки) зажиточная крестьянская семья из деревни Маковно, что в Новгородской губернии. По достижению совершеннолетия патрон выплатил Аннушке обусловленную договором сумму и выдал кой-какое приданое.